Хроники Раздолбая - [10]

Шрифт
Интервал

«Я только один раз… один раз не считается, — успокаивал себя Раздолбай. — Я перенервничал, имею право. Потом больно будет, но зато сейчас…» Больно в этот раз не было. Он заснул со звездочками счастья перед глазами, и даже лед стыда, на миг коснувшийся его сердца, сразу растаял от горячего восторга перед новыми ощущениями. Растаял он и во второй раз, случившийся через несколько дней. А в третий раз не растаял и сковал сердце ледяной печатью.

«Я стал дрочером! — с ужасом думал Раздолбай, понимая, что новое удовольствие подчиняет его себе и отказаться от него не получится. — Я — дрочер!»

С этого момента стыд, страх и голод преследовали его постоянно. Каждый раз, расплачиваясь за мимолетное наслаждение долгими угрызениями совести, он давал себе клятву прекратить постыдное занятие и некоторое время был уверен, что никогда больше к этому не вернется. Но проходили дни, и голод кусал его — сначала легонько, словно пробуя на вкус, потом сильнее, а потом набрасывался и терзал, как ротвейлер белку. Обернуть этот голод вспять был только один способ — тот, за который каждый раз приходилось платить стыдом и страхом.

Мучительная борьба усилилась, когда по телевизору стали показывать «Ритмическую гимнастику» в исполнении девушек, обтянутых цветными лосинами. Если раньше голод удавалось держать на расстоянии по несколько недель, то теперь каждую субботу Раздолбаю приходилось отбиваться от сокрушительного желания тайком включить в своей комнате маленький переносной «Шилялис» и, усилив голод стократно, утолить его стократным же блаженством в обмен на стократные переживания по поводу своего безволия, ущербности и возможного вреда для здоровья. Иногда удавалось отбиться, загодя унеся «Шилялис» на кухню, но в общем зачете голод убедительно одерживал верх.

Газета «СПИД-Инфо», первый номер которой вышел в год окончания Раздолбаем школы, стала освободительным манифестом, положившим этой борьбе конец. Большая статья, напечатанная на тонких страницах издания, не только развенчивала мифы о «постыдном занятии», но и призывала заниматься этим чаще, чтобы «лучше познать себя и сделать первые шаги в пробуждении зрелой сексуальности». Раздолбай возликовал, словно его избавили от ига. Телевизор «Шилялис» стал включаться каждую субботу без угрызений совести, в тайнике за шкафом появилась потрепанная половинка журнала «Пентхаус», выменянная на две магнитофонных кассеты, а «СПИД-Инфо» стал любимым изданием, каждый номер которого радовал, как очередная «металлическая» запись.

«Зрелую сексуальность» Раздолбай пробуждал активно и с легким сердцем, и только невозможность узнать, как это делается на самом деле, все больше тяготила его. Он не раз влюблялся в летних лагерях, но эти чувства не вели его дальше того, чтобы накрыть плечи замерзшей девушки своей курткой или пригласить на танец. Одноклассница по прозвищу Цыпленок за два года его любовных страданий даже не согласилась пойти с ним в кино. Стыдно было признаться, но в свои девятнадцать лет Раздолбай ни разу не целовался. Он знал теорию из книги «Что надо знать до брака и в браке», которую дал ему почитать все тот же «похотливый акселерат» Маряга, но это было все равно что зачитываться правилами дорожного движения, не имея возможности сесть за руль.

Желание узнать «как это на самом деле» доводило иногда до крайностей. Незадолго до поездки в Юрмалу Раздолбай нагляделся на «Пентхаус» до того, что набил тряпьем свои тренировочные штаны и майку и соорудил дородное чучело с огромными грудями, на каждую из которых пошло по десять пар носков дяди Володи. Разгоряченная кровь била в голову, но все же не так сильно, чтобы отключить разум. Раздолбай смотрел на лежавшее перед ним «тело», думал, что оно похоже на вырубившуюся в беспамятстве уборщицу из их подъезда, и сам не верил, что будет сейчас это тело «любить». Но еще пара взглядов, брошенных на страницы «Пентхауса», решили дело — кровь вскипела, и недвижное тряпичное тело было полюблено. Отстирывая потом свои тренировочные и возвращая в комод носки дяди Володи, Раздолбай даже удивлялся, насколько переплюнул в нелепости свою давнишнюю выходку с «Мирей Матье». Тогда ему было хотя бы десять лет, а теперь девятнадцать.

Вспомнив чучело из тряпья, Раздолбай в голос хохотнул посреди зала ожидания и закрылся развернутым «СПИД-Инфо» от обратившихся в его сторону взглядов. До отправления поезда оставалось двадцать минут, но состав до сих пор не подали. Он присел на свободную скамейку в углу и углубился в чтение статьи про технику пролонгации.

«Может пригодиться, — прикидывал он. — Вдруг там, в Юрмале, получится с кем-нибудь замутить. Везде пишут, что надо делать это долго, а я даже на чучеле из тряпок „отстрелялся“ за несколько секунд. М-да… Техника сдавливания… Подумать о чем-нибудь постороннем, так-так…»

— Молодой человек, вы бы обложку такую свернули, дети здесь ходят. Да и вам самому осторожнее с такой газетой быть следует, — послышался вдруг мягкий мужской голос.

Раздолбай поднял взгляд и увидел перед собой тщедушного мужчину лет тридцати, одетого в длинную черную хламиду, поверх которой была наброшена какая-то черная застиранная жилетка. Длинные, с редкой проседью, волосы незнакомца были закручены на затылке в хвостик и прикрыты сверху круглой черной шапочкой. Лицо усеивали редкие волоски, тщетно пытавшиеся собраться в бороду. Голубые глаза смотрели по-доброму, но как-то странно.


Еще от автора Павел Владимирович Санаев
Похороните меня за плинтусом

Павел Санаев (1969 г. р.) написал в 26 лет повесть о детстве, которой гарантировано место в истории русской литературы. Хотя бы потому, что это гипербола и экстракт состояний, знакомых почти всем, и в особенности советским детям, но никогда еще не представленных в таком концентрированном виде.От других сочинений на ту же тему эту повесть решительно отличает лирический характер, в чем, собственно, и состоят загадка и секрет ее обаяния. Это гомерически смешная книга о жутких превращениях и приключениях любви.


Нулевой километр

Нулевой километр – это начало всех дорог. Он есть в каждом городе, но самый легендарный, как известно, находится в Москве. Добравшись до него, каждый получит шанс воплотить свои мечты в реальность. Костя собирается стать известным клипмейкером. Олег мечтает о больших деньгах и высоком статусе. Артур стремится выгодно жениться. Алина просто хочет быть счастливой. Но за все приходится платить.Предать или простить предательство, добиться главного в жизни шанса или принести этот шанс в жертву любви?..


Парк культуры

«Моя бабушка считала себя очень культурным человеком и часто мне об этом говорила. При этом, был ли я в обуви или нет, она называла меня босяком и делала величественное лицо. Я верил бабушке, но не мог понять, отчего, если она такой культурный человек, мы с ней ни разу не ходили в Парк культуры. Ведь там, думал я, наверняка куча культурных людей. Бабушка пообщается с ними, расскажет им про стафилококк, а я на аттракционах покатаюсь…».


Рекомендуем почитать
Не боюсь Синей Бороды

Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.


Неудачник

Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.


Избранное

Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).


Три версии нас

Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.


Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Незадолго до ностальгии

«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».