Хроники Птеродактиля - [17]
Давным-давно, уступив Ленкиной назойливости, она отправилась в ЦДЛ посидеть в ресторане. Не видя пользы в литературных разговорах, тоскливо наблюдала, как за соседним столиком толстые пальцы с массивным перстнем развешивают по краям тарелки рыбьи кости. Под стать пальцам лоснились губы, смаковавшие мякоть печеного окуня. Пальцы выуживали очередную косточку, когда Карина решила: хватит, сейчас меня стошнит, — и направилась в сторону лестницы, ведущей наверх к туалету. Здесь-то они и столкнулись. Саша спускался, обхватив плечи юной особы. Вызывающая вседозволенность пронизывала их позу. Карине показалось, что они вышли из одного туалета. Захотелось отбить этого баловня судьбы у этой дорогой потаскухи.
«Потаскуха» оказалась женой. Судя по дальнейшим событиям — любимой женой.
— Девушка, на чужих мужей так не смотрят, — съехидничала «потаскуха», разглядывая Карину. — Да ты проглотишь его. Оставь мне нижнюю часть, остальное глотай.
Карина хотела метнуться куда-нибудь, но узость лестницы только прижала ее к Саше, обдав запахом чистоты и силы и еще не знакомого ей богатства.
«Хочу его и только его», — эти слова толчками давили виски.
На две недели клуб стал ее средой обитания. К Карине привыкли. Саша стал приветственно кивать. Мешала жена. «Ничего, я ее выдавлю из нашей с ним жизни. Я умная, я хитрая, я сильная. А она слабая. Слабая тем, что он ее любит. Просто так, как котенка».
Первая близость походила на отрепетированный водевиль. Карина стонала и дергалась, изображая оргазм. Он верил и старался. Потом читал стихи. Свои и классиков, ничуть не смущаясь соседства.
— Ты станешь отцом, — Карина в упор смотрела на Сашину переносицу: след от очков превратился в морщину. Очень глубокую морщину. «Сейчас многие носят линзы», — почему-то подумала Карина, выжидая ответ на свое заявление.
— Ты уверена? Это точно?
«Ерзает, как трусливый кролик. Фу, противно. Ничего, перетерплю».
— Да, уверена. Была у врача.
В загсе не хотели сокращать срок ожидания. Помогла Настя. Что уж она нашептала и что пообещала — молчит. Только срок сократили до трех недель. А это позволяло практически скрыть беременность Карины.
Калейдоскоп картинок, из которых сложилась жизнь, Карина просматривала длинными вечерами. Эти вечера она неподвижно высиживала в Сашиной комнате. «Я заслужила отдых, я заслужила покой, я заслужила счастье. У меня еще будет счастье. Я найду свое счастье…» — неотвязно крутилось в ее голове.
И раньше были попытки этих поисков счастья. Однажды подвернулся Борис. Случайно. Разговорились в аэропорту, ожидая посадки на чартерный рейс.
— Вы локоть запачкали. Не здесь, выше, сударыня, еще выше, — обратился к ней незнакомец.
Карина вздрогнула при слове «сударыня», вспомнив Сашину привычку обращаться к ней так в минуты расслабленности или меланхолии.
Попутчик, поняв, что до локтя ей не достать, вытащил носовой платок и принялся сосредоточенно оттирать злополучное пятно.
Карину позабавила ситуация. Она представилась, спросила имя у попутчика, несколько раз задела подбородком в такт оттиранию его светлые волосы, из-под которых толчками поглядывали на Карину впалые, подчеркнутые усталыми кругами, глаза.
Борис суетился, краснел, терялся, невпопад говорил и невпопад замолкал. Карина снисходительно улыбалась, рассказывая о малозначительных мелочах. Внимание Бориса льстило и успокаивало. Захотелось встретиться с ним еще.
Шло время. После смерти Саши Карина обыденно смотрела на эти отношения. «Приодеть бы его. Опять откажется от „подачки“. Дурачок. В нашем возрасте не до рыцарских предрассудков», — Карине казалось, что она чувствует угнетенность Бориса из-за невозможности блеснуть щедрым жестом. Тем теплее и ближе воспринимала она встречи, становившиеся все привычнее и привычнее.
«Милая, — думал Саша, — я тебя понимаю. Не обреку тебя на одиночество. Только сделаю так, чтобы уберечь от урода, который, — и я вижу отсюда, — нацелил на тебя извращенную утробу. На тебя, на твою искренность и самоотверженность. Я видел все это в тебе и берег, но так редко говорил о твоем драгоценном даре. О сущности твоей, наполненной добром и любовью. Ты не похожа на других. Многие в твоем окружении как тухлое яйцо в раскрашенной скорлупе. Ты же часто только эту скорлупу и видишь. Думаешь, что человек — продолжение такой же яркой обертки. Нет, дорогая. Ты по себе судишь.
Скверно мы жили с тобой. Судачили родственники: что они мучаются? А видели эти родственники одну шелуху. Сними шелуху эту — и брызнет теплым молоком та незаметная для других любовь, привязавшая нас друг к другу.
Слышишь, милая, он звонит тебе. Прости, дорогая, за проводок этот. Не могу допустить тебя к этому уроду. Новая судьба уже на подходе. Подожди чуть-чуть. А пока — споткнись тихонько об этот шнур. Так, так… ну не ругайся ты как сапожник. Потерпи».
— Ну что я за корова! — Карина, прихрамывая, растирала локоть. — Точно, Борис звонит. Не везет.
Стоя у зеркала, Карина незлобно усмехнулась. Синяк начинал наливаться и к субботе должен проявиться во всей красе. Не судьба… опять не судьба. Домашняя неустроенность раздражала, хотелось прибиться к какому-то месту.
Книга про взросление и тело для мальчиков и девочек с аутизмом и другими особенностями психического развития. Это демоверсия печатной книги для того, чтобы родители могли посмотреть и не бояться говорить на сложные темы со своими детьми)
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.
Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.
Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)