Хроники незабытых дней - [9]

Я не раз втайне от отца скрёб бритвой пушок над верхней губой в надежде ускорить их появление.

Стасик

Мне было лет пятнадцать, когда произошла знаменательная встреча с человеком в полном смысле слова приложившим руку к моему воспитанию, и знакомство с которым, едва не закончилось плачевно.

Как-то ранней весной, помню звенела капель, по дороге из школы завернул в наш сарай. В углу в сломанном кресле в окружении нескольких пацанов восседал Вица-мариец. Компания резалась в «буру».

В другом углу сарая угрюмо скучал Тараска, лентяй и двоечник из параллельного класса, прибившийся к нам по территориальному признаку — он жил в соседнем бараке. Тараска был человеком одного стиха, то есть за все годы учёбы из школьной программы ему удалось заучить лишь одно стихотворение, кажется что-то симоновское о войне. Помнится, там была такая строка: «… из многих лиц узнал бы я мальчонку, но как зовут, забыл его спросить». Так вот, держали Тараску в школе лишь за декламацию этого стихотворения. Читал он блестяще, вдохновенно закатывая глаза и размахивая руками, словно заправский дирижер, а чистый мальчишеский голос то звенел струной, то опускался до трагического шепота. С этим номером он выступал на школьных концертах и смотрах художественной самодеятельности города, срывая бурные аплодисменты зрителей и выжимая слезу у пожилых членов жюри. К сожалению, все старания учителей заставить Тараску выучить хотя бы еще одно стихотворение были тщетны, как ни бились педагоги, больше двух строчек запомнить он не мог. С науками у него вообще не ладилось, из всей древней истории, например, он запомнил только тирана Пизистрата, да и то правильно произнести имя грека был не в силах. Естественно, одноклассники завидовали его славе декламатора и в отместку всячески издевались над бедолагой. Он был вынужден искать защиту у нашей кодлы, но и здесь не пришелся ко двору и использовался, как говорится, на подхвате — за портвейном сбегать или постоять на шухере, когда мы чистили ларьки и палатки. Но разговор идёт не о нем, этот персонаж вспомнился просто по ходу повествования. Вообще-то меня окружало немало интересных людей, и не только ровесников. Обо всех не расскажешь, упомяну хотя бы двух бывших ссыльных из нашего дома.

В комнате под нами проживала неприметная лысая старушка с вечно висящей под носом хрустальной каплей. Трагедия её жизни повторяла драматическую историю несчастной страны. Старая дворянка пережила мужа — командира гусарского эскадрона, расстрелянного в революцию, и сына — партийного работника, погибшего в лагере, куда его отправили по «Ленинградскому делу». В десятом классе, когда родители решили, что я должен поступать в московский инъяз, я брал у нее уроки английского и старушка, радуясь собеседнику, рассказывала, как юности училась в Лондоне, дружила с будущей женой У. Черчилля и играла в теннис с членами королевской семьи. Будучи молодым дуралеем, я слушал ее рассказы в пол-уха, напряженно гадая, успеет ли старая смахнуть каплю из под носа или та опять упадет в чашку с чаем.

В квартире напротив обитал сухой желчный старикан, с какой-то непатриотичной и, можно сказать, антисоветской фамилией — то ли Бронтозолер, то ли Немнихер. Думаю, услышав такую фамилию, любому кадровику мечталось, как рядовому махновцу откопать за гумном обрез, отконвоировать Бронтозолера-Немнихера на крутой берег Днепра и расстрелять, к чёртовой матери. Как вы прекрасно понимаете, человек с такой фамилией не мог быть кристально чист, в гражданскую войну он руководил одним из отрядов еврейской самообороны Одессы. С ним я занимался историей СССР. Можете себе представить, какую историю он преподавал! Оказывается, Котовский брал Одессу дважды. Второй раз по договору с ним город захватил Япончик, прототип бабелевского Бени Крика, три дня грабил, а потом торжественно передал частям Красной Армии. По этому поводу баснословный бандюган устроил официальный приём, на котором подавали шампанское «Вдова Клико» и угощали сигарами, завернутыми в долларовые купюры. Газеты писали, что подобного по роскоши приёма Одесса не видела со времен герцога Ришелье. Старик признался, что одну сигару он выкурил, а вторую — таки заныкал. Оказалось, что зря нарушил заповеди Моисеевы, доллары оказались фальшивыми. Ему повезло. В молодости он стал свидетелем и участником исторических событий и настоящих сражений.

А что могу вспомнить о своей юности я? Как волок от мусоров пьяного вождя «заречных» Никона, который вскоре, нанюхавшись марафета спутал меня с кем то и в благодарность исполосовал бритвой единственный пиджак, едва не сделав меня уродом на всю жизнь. Спасла хорошая реакция.

Ну ладно, возвращаюсь к повествованию.

В тот весенний день, когда компания дулась в карты, а Тараска пригорюнившись сидел в углу, дверь сарая рывком отворилась и в нее протиснулся коренастый парень лет двадцати пяти с обшарпанным баяном в руках. Пацаны зловеще ощерились, чужие у нас не ходили. Однако Вица неожиданно засуетился, словно радушный хозяин при виде дорогого гостя. — Здорово, Стас, проходи Стасик, присаживайся, — затараторил он.