Хроники любви - [34]
На следующее утро я стояла у Стены Плача, и от меня все еще пахло серой. Щели между массивными камнями были заполнены крошечными скомканными записочками. Раввин сказал мне, что я тоже могу написать записку Богу и засунуть ее в щель. В Бога я не верила, так что вместо этого написала записку отцу. «Дорогой папа, я пишу эти слова ручкой, которую ты подарил мне. Вчера Птица спросил, владел ли ты методом Хеймлиха,[47] и я ответила ему, что владел. А еще я сказала, что ты умел летать на самолете. Да, я нашла твою палатку в подвале. Наверно, мама не заметила ее, когда выкидывала твои вещи. Она пахнет плесенью, но не протекает. Иногда я ставлю ее во дворе и лежу внутри, думая о том, что ты когда-то тоже вот так лежал. Я пишу тебе, хоть и знаю, что ты не сможешь это прочесть. Я тебя люблю. Альма». Буббе тоже написала записку. Когда я попыталась засунуть свою записку в Стену, ее бумажка выпала. Буббе была так занята молитвой, что не заметила, как я подняла ее листок и развернула его. Там было написано: «Барух ха-Шем,[48] дай мне и моему мужу жить, чтобы увидеть завтрашний день, и пусть моя Альма вырастет, благословленная здоровьем и счастьем и, что уже тут такого неприличного, с симпатичной грудью».
В Нью-Йорке меня ждало первое письмо от Миши. «Дорогая Альма, — начиналось письмо. — Поздравляю! Я очень рад получить от тебя привет!» Ему было почти тринадцать, он на пять месяцев старше меня. Его английский был лучше, чем у Татьяны, потому что он выучил наизусть почти все песни The Beatles. Он пел их, аккомпанируя себе на аккордеоне, который ему дед подарил. Тот, который переехал к ним, когда Мишина бабушка умерла, и, если верить Мише, ее душа спустилась в Летний сад в Санкт-Петербурге в виде стаи гусей. Стая прожила там две недели. Гуси все кричали и кричали под дождем, а когда улетели, вся трава была усыпана гусиным пометом. Дед прибыл несколько недель спустя, толкая перед собой потрепанный чемодан, набитый восемнадцатью томами «Истории евреев». Он поселился в комнате, и без того очень тесной, которую Миша делил со своей старшей сестрой Светланой. Дедушка достал аккордеон и принялся за свое самое главное в жизни занятие. Сначала дед просто сочинял вариации на тему русских фольклорных песен вперемешку с еврейскими мелодиями. Потом он перешел к более мрачным, диким аранжировкам и в самом конце стал играть уже нечто совсем неузнаваемое. Дед рыдал, выводя протяжные ноты, так что даже Миша и Света, какими бы глупыми они ни были, понимали, что их дедушка наконец стал композитором, о чем всегда мечтал. У него была побитая машина, которую он оставлял в переулке за их домом. По рассказам Миши, дед водил ее как слепой, давая машине почти полную свободу, предоставляя ей самой чувствовать дорогу, слегка касаясь руля кончиками пальцев лишь в том случае, если ситуация становилась опасной для жизни. Дед приезжал забирать их из школы, и Миша со Светланой обычно затыкали уши и старались не смотреть в его сторону. Когда же он заводил мотор и его присутствие уже невозможно было игнорировать, они, опустив головы, спешили к машине и протискивались на заднее сиденье. Они жались друг к другу, а дед, сидя за рулем, подпевал записям Pussy Ass Mother Fucker, панк-группы их двоюродного брата Левы. Он вечно перевирал текст. Вместо «влез в драку, разбил лицо о дверь машины» он голосил «в лес к дураку, мозги лицом, там две машины» и вместо «ты вша, но ты такая хорошенькая» пел «левша, но как горошина». Если Миша с сестрой его поправляли, дед изображал удивление и увеличивал звук, чтобы получше расслышать слова, но в следующий раз пел все равно то же самое. Когда дед умер, он оставил Свете восемнадцать томов «Истории евреев», а Мише — аккордеон. Примерно в то же время сестра Левы, которая подводила глаза синими тенями, пригласила Мишу к себе в комнату, сыграла ему Let it be и научила его целоваться.
Мы с Мишей написали друг другу двадцать одно письмо. Мне тогда исполнилось двенадцать, это было два года спустя после того, как Джейкоб Маркус попросил маму перевести «Хроники любви». В Мишиных письмах было полным-полно восклицательных знаков и вопросов вроде «Что означает „твоя задница заросла травой“?», а я расспрашивала его о жизни в России. Потом он пригласил меня на свою
