Хроники Лешего. Книга первая. Новобранец - [149]

Протяжный душераздирающий крик стал менять тональность, переходя из человеческого сначала в визг, а потом в нечеловеческие ультразвуковые колебания. Причем мощность нарастающей звуковой волны быстро увеличивалась с ростом частоты звука. Достигнув критических характеристик, звук стал наносить болезненные повреждения опутавшей Лешего твари, которая принялась судорожно освобождать несговорчивую жертву. Но не успела… Исторгаемый звук преодолел некий критический порог, словно взрыв в горах, эхом порождающий смертоносную снежную лавину, и брызнул в разные стороны ударной звуковой волной, разрушая всё вокруг. Одновременно с звуковой волной пошла и волна ментального удара сумашедшей мощности, силы, вышедшей из-под контроля в связи с потерей разумного мышления, той самой силы, которую он подсознательно боялся и сдерживал. Сметающие всё на своём пути волны пронеслись в двух пространствах, словно сёстры-близнецы, физическом и ментальном. Как в физическом пространстве разрушалась материя, так в ментальном пространстве рушились и вспыхивали, перегорая, сознания. Расходящаяся круговая волна, вздымающая землю и пыль с поверхности планеты, сметала и поглощала становящиеся безжизненными тела исчадий в радиусе около километра. Чувствительные станнеры стали сыпаться на землю и дальше, за пределами километровой зоны. В обморок попадали и полковник с Инженерами, от смерти их спас многослойный корпус корабля, экранированный от разных бед, в глубину которого они направились поскрести по сусекам.

Леший не помнил, как он освободился от желе и обрывков, бывших когда-то смертельной ловушкой исчадий, не помнил, как он выполз из разрушенной земляной чаши на поверхность и обессилевший рухнул в траву. Симбионт залечивал критические повреждения организма, пострадавшего от бульона и физического воздействия, восстанавливал свёрнутый набок нос и разодранные в лохмотья щёки и веки. Желание вырваться и выжить запустило очередные скрытые ранее резервы. Зверь снова вышел на свободу, вышел на охоту. Тело забилось в конвульсиях, костюм вспучился в ряде мест и с треском лопнул, выпуская на свободу хищный частокол шипов. И без того критически пострадавшее обмундирование развалилось на части, сползая лохмотьями и освобождая костяную броню, покрывшую всё тело.

Рычащий Зверь когтистой лапой подцепил и сорвал раздражающие его остатки шлема с головы, встал на задние лапы и встряхнулся, сбрасывая со спинных шипов проткнутые и оплавленные остатки рюкзака. Он огляделся, повернулся в сторону ближайшего инкубатора и оглушающе заревел, бросая вызов ненавистным тварям, едва его не угробившим. Потом ударил по земле хвостом с колючей булавой на конце, расправил все четыре крыла и мощным прыжком, одновременно с сильным взмахом крыльев, ринулся в воздух, навстречу услышавшим его исчадиям. Сейчас не было Лешего, не было Симбионта, Каа и Багиры с Шерханом, не было покорённого Исчадия. Был единый во многих ипостасях Зверь, имя которому Смерть.

Огромные тучи Исчадий, услышавших его вызов, развернулись и понеслись к Зверю, оголив инкубаторы и убежище отряда. Сам Зверь болидом рванул к ближайшей стае, что летела от корабля. Были забыты планы тихонько проскользнуть и как-нибудь вычистить небо от станнеров. Были забыты планы помочь попавшему в ловушку отряду. Всепожирающая жажда мести и крови застлала его разум, теперь там правили бал хищные инстинкты. Однако, какой-то частичкой себя он помнил, что высота решает в небесных схватках, и сейчас набирал её, чтобы скоро ринуться вниз, в самую гущу врагов.

Ронгон первым заметил изменения в окружающей обстановке, ослабшее почти до нуля ментальное давление, и осторожно выбрался из укрытия. Выглянув из-под каменного козырька, он не поверил своим глазам. Все исчадия бросились куда-то в сторону корабля, оставив небольшие кучки замешкавшихся тварей. Это был прекрасный и долгожданный момент продолжить выполнение своих заданий, с оставшейся мелочью они как-нибудь да расквитаются. Мамонт уже пришёл в себя и сидел, словно с жуткого похмелья, злой и мстительный.

– Ну всё, товарищи офицеры, хватит прохлаждаться на курорте. Пора и делом заняться. – Крикнул Ронгон остальным, повернувшись в сторону укрытия.

Товарищи офицеры, всё также больше напоминавшие внешностью потасканных бомжей, чем элитные войска, выбрались вслед за ним из-под камней. Лениво отмахиваясь мечами от неловких атак одиноких скинкаров, они ещё раз распределили Пирамиды по группам, стукнулись в пожелании удачи кулаками и рванули поотрядно к целям.

Воздух ревел в ушах, когда Зверь, пикируя, вонзился, словно тяжелый шар в кучу кеглей, в самую середину тучи исчадий, сминая и пронзая их своими шипами. Сложенные, плотно прижатые крылья, снаружи тоже были покрыты острыми колючками словно наждак сдиравшими мясо до костей. Ошмётки мяса и брызги крови украсили окружающих тварей, которым посчастливилось не столкнуться с Зверем. Они просто пока не догадывались, что всё у них ещё впереди, и отнюдь не такое радужное, как быстрая смерть первых.

Плотное скопище массивных скинкаров погасило инерцию тела Зверя, и тот снова распахнул крылья, одновременно нанося ментальный удар, сила которого когда-то сожгла аппаратуру в медицинском центре. Удар породил две сферы воздействия. Во внутренней сфере выжигались мозги у всех исчадий, а во внешней – выгорали или теряли сознание станнеры. И радиус внешней сферы был в несколько раз больше радиуса внутренней. Освободившись таким образом от ближайшего вражеского окружения, Зверь ринулся полосовать остальных шипами и когтями, отсекая с одного удара куски тел, головы и конечности. Ментальные атаки станнеров для него были словно надоедливое жужжание комаров, раздражающее, но не более того. Периодически генерируя ментальные импульсы в самой гуще тварей, Зверь быстро прореживал нападающих и вступал в скоротечные схватки с вожаками. Он чувствовал себя в стихии боя, словно рыба в воде, словно кошмарная акула среди массы безобидных купальщиков, и развлекался как мог. Броня его с успехом переносила удары когтей и укусы скинкаров, а разорванные ткани крыльев быстро зарастали.