Хроники Известного космоса - [8]

– Звучит разумно, – сухо отозвался он.

– В нашем случае поломок нет. Обшивка корабля в полном порядке, и оба двигателя просто не могли одновременно выйти из строя. Следовательно, что-то не протестировали как положено.

Я открыл панель. Лед в ведрах тихонько бурлил, соприкасаясь со стеклянными стенками. Голубоватые ледышки потрескались от внутреннего давления. Я опрокинул одно ведро над лабиринтом проводов, контактов и реле. Лед раскрошился, и я смог закрыть дверцу.

– Прошлой ночью мне пришла в голову мысль. Кое-что действительно не проверили. Все детали корабля побывали на испытательном стенде при венерианских температуре и давлении, но не корабль в целом. Он слишком велик.

Я перешел на левое крыло и открутил панель номер три в задней кромке стабилизатора. В ведре уже наполовину была вода, наполовину мелкие льдинки. Я выплеснул их на корабль и закрыл дверцу.

– Твои контакты закоротило от жары, или от давления, или от их сочетания. С давлением я ничего поделать не могу, зато могу охладить реле льдом. Скажи, какой двигатель оживет первым, и мы будем знать, какая панель нам нужна.

– Хоуи! Ты, вообще, представляешь, что может случиться с раскаленным металлом от холодной воды?

– Он может потрескаться. Тогда ты потеряешь контроль над двигателями… совсем как сейчас.

– Гм… Ты прав, напарник. Но я все равно ничего не чувствую.

Я вернулся к шлюзовой камере, размахивая ведрами. Как бы они не расплавились! Впрочем, я пробыл снаружи не так уж и долго.

Сняв скафандр, я начал наполнять ведра заново, когда Эрик сказал:

– Чувствую правый двигатель.

– Насколько хорошо? Контроль полный?

– Нет. Не улавливаю температуру. Хотя стоп, погоди. Хоуи, все в порядке.

Я с облегчением вздохнул и поставил ведра в холодильник. Нужно взлетать, пока реле не нагрелись.

Вода остывала минут двадцать, как вдруг Эрик сообщил:

– Чувствительность пропадает.

– Что?

– Чувствительность пропадает. Я не ощущаю температуру и теряю контроль над подачей топлива. Все снова нагрелось.

– Черт! И что дальше?

– Не хочу тебе говорить. Подумай сам.

Я подумал.

– Мы поднимемся как можно выше на аэростате, и я выйду на крыло с ведром льда в каждой руке.

Пришлось повысить температуру в аэростате почти до восьмисот градусов, чтобы получить нужное давление, но после этого все пошло как по маслу. Мы поднялись на шестнадцать миль. За три часа.

– Выше не получится, – сказал Эрик. – Ты готов?

Молча я отправился за льдом. Эрик видел меня и не нуждался в ответе. Он открыл шлюзовую камеру.

Я мог бы испытывать страх, панику, решимость или готовность к самопожертвованию, но не испытывал ровным счетом ничего. Вышел на крыло, чувствуя себя измочаленным зомби.

Магниты работали на полную мощность. Я словно шел по луже дегтя. Воздух был густым, хотя и не таким густым, как внизу. При свете головного прожектора я дошел до панели номер два, открыл ее, вывалил лед и отшвырнул ведро. Лед смерзся в один сплошной комок, закрыть дверцу не получалось. Я оставил ее открытой и поспешил на другое крыло. Во втором ведре лежало мелкое крошево. Я засыпал его в корабль, запер левую панель номер два и вернулся к правой со свободными руками. Мир вокруг казался преддверием ада, и только свет налобного фонаря пронзал темноту. У меня уже горели ступни. Я закрыл правую панель, за которой кипела вода, и на цыпочках пошел по корпусу к шлюзу.

– Заходи и пристегивайся, – велел Эрик. – Скорее!

– Мне нужно снять скафандр, – ответил я, безуспешно пытаясь разъять застежки дрожащими руками.

– Нет, не нужно, – возразил напарник. – Если мы взлетим сейчас, у нас есть шанс добраться до дома. Заходи прямо в скафандре.

Я повиновался. Пока натягивал страховочную сетку, двигатели взревели. Корабль вздрогнул, оторвался от аэростата и ринулся вперед. Двигатели набирали рабочую скорость, давление нарастало. Эрик выжимал из корабля все силы. Мне было бы некомфортно даже без металлического облачения, а в нем я испытывал адские муки. От скафандра загорелась койка, но мне так сдавило горло, что я не мог поднять тревогу. Мы взлетали практически вертикально.

Через двадцать минут корабль дернулся, как лягушка от удара током.

– Двигатель сдох, – спокойно сказал Эрик. – Воспользуюсь вторым.

Он сбросил испорченный двигатель, и корабль снова накренился. Двинулся, как раненый пингвин, но все же набирая скорость. Минута… другая… Второй двигатель тоже отказал, мы словно увязли в патоке. Эрик стравил из него воздух, и давление упало. Я снова мог говорить.

– Эрик…

– Что?

– У тебя есть зефирки?

– Что? А, вижу. Скафандр держит?

– Конечно.

– Тогда потерпи. Потом потушим. Я пока буду идти по инерции, но когда запущу ракету, мало не покажется.

– Мы выберемся?

– Думаю, да. На честном слове.

Сначала накатила ледяная волна облегчения. Затем злость.

– Больше ничего не онемеет ни с того ни с сего? – спросил я.

– Нет. А что?

– Ты же мне скажешь, если вдруг?

– К чему ты клонишь?

– Забудь.

Я больше не злился.

– Черта с два я забуду, – возразил напарник. – Ты прекрасно знаешь, что это была механическая поломка, кретин. Сам же починил!

– Нет. Я убедил тебя, что у меня все получится. Ты должен был поверить, что двигатели снова заработают. Эрик, я нашел для тебя чудодейственное средство. Я лишь надеюсь, что мне не придется изобретать новые плацебо всю дорогу домой.