Хроники империи, или История одного императора - [3]

* * *

В горах уже вовсю властвовала зима. Горные луга замело снегом, извилистые узкие тропы покрылись ледяной коркой. По горным склонам гулял зимний ветер; счастье еще, что не начался снегопад, и небо оставалось чистым. Но и без того путешествие едва ли можно было назвать приятным. Рувато промерз до костей. На подобную погоду он не рассчитывал, и потому подбором соответствующего гардероба не озаботился. Его плащ, прекрасно защищающий от осенней сырости низины, от ледяного горного ветра не спасал. Дошло до того, что невозможно стало далее ехать в седле, и Рувато, опасаясь замерзнуть, спешился и пошел пешком, ведя за собой лошадь. Но все равно к тому моменту, когда он оказался перед воротами небольшого горного замка, он не чувствовал ни рук, ни ног.

В маленькой неуютной гостиной, куда проводил его молодой сумрачный слуга диковатого вида, Рувато первым делом устремился к камину. Последний раз, насколько он помнил, он так замерзал под стенами Синнексии, где его войско стояло почти два месяца, а было это три года назад. Оказавшись перед излучающим яростный жар пламенем, он снова почувствовал себя человеком.

— Рувато! Это в самом деле вы? — раздался за его спиной глубокий звучный голос. Он обернулся.

Голос принадлежал хозяйке замка, которая как раз в эту минуту вплывала в гостиную. Карлоте, дюкессе Шлисс, было пятьдесят три года, она возвышалась над Рувато на целую голову и была в два раза шире его в плечах. Рядом с этой монументальной женщиной гость выглядел миниатюрным ребенком. Но разница в пропорциях ничуть не смутила Рувато, он с любезной улыбкой подошел к дюкессе и почтительно поцеловал ее полную белую руку.

— Это в самом деле я, — сказал он, все так же улыбаясь и сильно растягивая слова.

— У вас ледяные руки, — заметила дюкесса. — И сами вы синие от холода. Вы замерзли?

— Еще как, — ответил Рувато, снова оборачиваясь к камину. — Ужасный у вас тут климат, как вы его терпите?

— Дело привычки, милый мой. За тридцать лет можно привыкнуть к чему угодно, даже если бывать тут наездами. Но вы-то что здесь делаете? Я вас не ждала.

— Увы, вынужден просить простить меня! Вы знаете, не в моих привычках сваливаться как снег на голову, но в этот раз обстоятельства оказались сильнее моего врожденного чувства такта.

— Вы можете хоть когда-нибудь разговаривать серьезно?

— Я серьезен, миледи, как никогда, — заверил Рувато (впрочем, вполне беспечным тоном). — Мне, право, не до шуток.

— В самом деле? Но что случилось? Газак сказал мне, что вы приехали один, без слуг… Это правда?

— Без слуг, — подтвердил Рувато, — без экипажа, без багажа и даже почти без денег. Мне пришлось скрывать свое имя, я едва не загнал лошадь; спал, где придется; обедал в каких-то кошмарных трактирах… Это было ужасно. Теперь вы верите, что мне не до шуток?

— Да, — сказала дюкесса, пристально глядя на него желтыми, как у брата, глазами. — Это все на вас совсем не похоже. Вероятно, что-то случилось?

— Случилось то, что ваш брат потерял терпение.

— Объяснитесь, — потребовала дюкесса.

Хоть правила приличия и требовали при разговоре с собеседником глядеть ему в лицо, на сей раз Рувато пренебрег ими, слишком уж он замерз. Поэтому он продолжил говорить, повернувшись к камину и к бившемуся в нем пламени, и не видел, какое впечатление производят на собеседницу его слова.

— Полагаю, — начал он, — что соглядатаи его императорского величества перехватили-таки одно из моих писем. Думаю даже, что это было отнюдь не первое перехваченное ими письмо, но то ли до сих пор он еще как-то терпел меня, то ли просто ничего особенно интересного в письмах не попадалось, а тут вдруг попалось… В общем, чаша его терпения переполнилась, и он прислал в мой дом целую толпу солдат.

— Чего они хотели? — приглушенным голосом спросила дюкесса.

Рувато пожал плечами.

— Я не стал их дожидаться, чтобы спросить, но, полагаю, они собирались арестовать меня и наложить тяжелую длань императорского закона на мои бумаги.

Судя по шелесту тяжелых шерстяных юбок, дюкесса сделала какое-то нервное и резкое движение, но Рувато снова не стал оборачиваться.

— Так вы, значит, знали об аресте заранее? Откуда?

— У меня тоже есть кое-какие связи во дворце, миледи. Ведь я когда-то был солдатом, и об этом еще помнят…

— Темните, князь.

— Просто оставляю за собой право сохранить некоторые маленькие тайны.

— Так вы говорите, брат хотел получить ваши бумаги…

— Да, я думаю, более всего его интересовала моя обширная переписка. Увы, его любопытству было суждено остаться неудовлетворенным. Я сжег все, до последнего клочка бумажки.

— Все?

— Все, — продолжал Рувато спокойным тоном. — Письма, векселя, расписки, закладные, дарственные, купчие — в общем, все, что попалось под руку. Мне некогда было разбираться.

— Как! Вы сожгли все документы? Как же вы теперь будете разбираться в делах?

Рувато улыбнулся, хотя собеседница не могла этого видеть.

— Во-первых, копии почти всех бумаг имеются у моего поверенного в Эдесе.

— Всех бумаг? — быстро спросила дюкесса. — И писем тоже?

— Нет, письма уничтожены, можете не волноваться… Во-вторых, все равно эти бумаги мне уже не понадобятся. Видите ли, на данный момент, полагаю, мое состояние уже не является моим, а мое имущество перешло в другие руки.