Я уже заранее любил руководителя этого эксперимента Георгия Васильевича Сашко, моделировал мысленно его образ и вкладывал в его уста те обжигающие монологи, которые он должен будет произнести. В будущей хронике Георгий Сашко уже стал для меня ключевой фигурой. Может быть, и глупенькая, но во мне теплилась уверенность, что Васька Курулин работает на какой-нибудь из его буровых...
В поезд я сунулся уже на ходу и теперь не стал искать свой купированный вагон, а остался в плацкартном и лег, согнувшись, на боковую полку.
— Длинный... Плохо! — поцокал пожилой хлопкороб. Плотный, с обстриженной под машинку седой головой, он сидел, подвернув под себя ногу в белом шерстяном носке, и лепестками резал хорезмскую дыню. Прервав это занятие, он что-то сказал по-своему расположившемуся против него чернявому молодому джигиту и показал на меня глазами. Тот, вскочив как на пожаре, охотно, с веселой готовностью свернул трубою постель. Энергично мы поменялись местами.
— Давай кушай! — сказал мне пожилой.
Я снял пиджак, бросил на колени поездное полотенце и взялся за дыню.
Старик плохо говорил по-русски, но все же вскоре я выяснил, что передо мной сидит перс, бывший раб. Я поискал некий, что ли, знак, но лишь невозмутимость и чувство собственного достоинства были написаны на его широком, изрытом оспой лице. Хранитель воды в бытность свою рабом, он и сейчас был ирригатором, и на мой нелепый вопрос, что же для него изменилось, сказал:
— Тогда голова рубили, а сейчас голова не рубят. — Он покачал похожей на белый репей головой. — Нет.
И столько удовлетворения было в его словах, что я невольно поежился.
Ночью я сошел с поезда, меня встретили, и уже в десять утра я улетал на арендованном нефтеразведочным трестом самолетике, так и не успев разобраться, где же я на сей раз побывал. Судя по всему, это была какая-то железнодорожная станция, на которой дислоцировалась часть административно-хозяйственных подразделений треста. Сам же трест, в состав которого входила экспедиция Георгия Васильевича Сашко, находился в другой республике и интересовал меня меньше всего.
Ночь была холодная, с обильной росой, а теперь весь горизонт облегла какая-то лиловая мгла. Под взлетающим самолетом, тряся горбами, бежали, все убыстряя ход, два верблюда. Самолет настиг их, они отшатнулись, повернув головы, посмотрели, сколько же им зря пришлось пробежать. Там, куда они взирали, на краю травяного поля, осталась кучка людей, среди которых выделялся встретивший меня и отправивший в полет начальник базы обеспечения Солтан Улжанович, с сединой в черных волосах, внушительный, с ханскими повадками человек. Своими ответами на его осторожные, но целенаправленные вопросы я внушил ему такое почтение, что он щедрым жестом отдал в мое распоряжение самолет.
Утомленные отгульными днями, в «моем» самолете возвращались к месту работы буровики. Пристегнувшись к сиденьям, они тотчас же задремали. В иллюминаторы была видна Амударья. Песок крылом уходил под ее ярко-зеленую воду. К устью разбираемая на полив река все более слабела, превращаясь в цепь слюдяных слепящих озер.
Сидящая возле пилотской кабины спиной ко мне девушка обернулась и посмотрела на меня с беззвучным смехом. Выражение моего лица, должно быть, стало таким, что девушка от восторга всплеснула руками. В джинсах, в ковбойке с закатанными рукавами, в громадных, очень идущих ей светозащитных очках, она отличалась той строгой, резкой красотою, в соседстве с которой сразу же убивается красота других. Я бы сказал, что это была беспощадная красота. Змеиная гибкость молодого, тренированного, напряженного тела. Небольшая голова с выпуклым «умным» затылком. Узость смуглого, с высокими скулами, горбоносого, большеглазого, со смеющимся ртом лица. И еще — некая пренебрежительность, затаившаяся в дрожании ярких губ. Это была Ольга, дочь разыскиваемого мною Василия Павловича Курулина.
— Ну, вот мы и встретились. — Она гибко подошла и села рядом. — А я очень, очень, очень рада! — сказала она. — А вы? — На губах ее задрожал откровенно пренебрежительный смех.
У меня было ощущение, что жизнь разрешилась. Все, оказывается, было не зря: одиночество, выпавшие из памяти годы, дни, когда казалось, что незачем жить. Все вынес, вытерпел и — получил! Немыслимое, чего и не ждал!.. Да и как ждать было, когда я и не подозревал, что «это» есть?! Я знал ее беспокойным ребенком, вздорной тощенькой студенткой, но эту большеглазую женщину видел я впервые! Увидев ее, я вообще как бы впервые увидел женщину! И это родило у меня ощущение оставленной позади пустоты. Все, что я видел раньше, была, оказывается, пустая порода, и вот теперь, был найден драгоценный металл.
Беспомощно смотрел я на это внезапно явившееся передо мной светоносное лицо, на котором как-то особенно, до невыносимой сладостной боли трогали две морщиночки, скорбно обсекавшие рот.
— Ну что ж, я рад, что вы совершили эту глупость.
— Глупость? — Лицо ее зажглось смехом. — Вы полагаете, что, услышав ваш телефонный крик о поездке в Среднюю Азию, я тотчас бросилась вслед за вами?.. Однако! — Она помолчала, глядя на меня с беззвучным смехом. — Но, глупенький вы мой! Я геолог, без пяти минут кандидат наук. Наш НИИ Геологоразведки и выдвинул тему, которую реализует Сашко. Так что, почему я здесь, догадаться можно. А вот почему здесь вы? Соскучились? Засиделись? Утомились столичной жизнью?
