Хроника жестокости - [37]

– Это не для всех разговор. В школе об этом никто не должен знать. Позировать голышом. Я раз в неделю хожу, хорошо платят.

Я в изумлении оглядела Кумико. Толстая, а руки и ноги – как щепки. Я представила ее нагишом и почувствовала, как внутри у меня что-то закопошилось. Кэндзи мастурбировал, глядя на мое тело. У меня возникло предчувствие, что мои сексуальные фантазии после долгого перерыва вновь оживут. А ночные сны? Кончились ли они?

– Ну что, пойдем? Посмотришь?

– А что, пожалуй…

– Отлично. Только ты должна решить, что точно будешь позировать. Туда экскурсии не водят.

Так я решила наведаться в художественную школу, где подрабатывала позированием Кумико.

Школа была по соседству, в городке Р., который относится к префектуре Сайтама. Вечером в субботу мы с Кумико поехали туда на велосипедах. Школа размещалась на приличном удалении от станции, в жилом районе, в выкрашенном красно-коричневой краской одноэтажном здании. В самый раз для художественной школы. На деревянной вывеске надпись – «Артистическая лаборатория». До обеда здесь был кружок лепки и рисования для домохозяек и прочих неработающих женщин, днем рисованием занимались дети, а по субботам после обеда и вечером собиралась публика, называющая себя любителями искусства. Кумико распахнула дверь. По просторному «предбаннику» были разбросаны мужские туфли.

– Сегодня должен быть Мэгуми-сан. Он страшно популярный, наверное, все его ученики собрались.

Натурщицы ходили по расписанию. Кумико повела меня за собой, шаркая пластиковыми тапочками по деревянному полу. В коридоре были развешены детские рисунки, расставлены неуклюжие фигурки, вылепленные домохозяйками.

– Сэнсэй, женщина, которая ведет эту школу, окончила университет искусств, отделение живописи. По вечерам сюда после работы ходят разные художники-любители.

– Значит, ты здесь занимаешься?

– Скажешь тоже! – Кумико пожала плечами. – Я на Суйдобаси[22] езжу. Здесь только подрабатываю, а деньги за школу плачу. Сюда студенты не ходят. Можешь быть спокойна.

Мне совершенно не светило выставлять себя нагишом перед сверстниками. В конце коридора была двустворчатая дверь. Подойдя к ней, Кумико повернула правую ручку, и мы очутились в натопленной и залитой светом электрических ламп комнате – большой, метров тридцати с лишним. Посредине, на круглом помосте, сгорбившись, сидела на корточках обнаженная девушка. Тело ее сверкало ослепительной белизной. Тонкие сухие волосы были распущены по худой спине, на которой четко виден каждый позвонок. Девушка сидела, опустив голову, лица ее не было видно, зато руки и ноги что надо – длинные и красивые. Вокруг собрались человек семь-восемь. Все увлеченно водили карандашами в своих альбомах. Четверо мужчин, трое – в возрасте, причем один – в весьма преклонном. И молодой парень, с виду – студент, будущий художник. Три женщины – судя по всему, домохозяйки.

– Это она? – произнес кто-то у меня за спиной. Я обернулась и увидела пожилую женщину с крашеными волосами. Цвет она выбрала неординарный – светло-каштановый.

– Это Мурамацу-сэнсэй, заведующая школой.

Мурамацу положила руку на покатое плечо Кумико и, не утруждая себя улыбкой, кивнула мне. Я посмотрела на натурщицу спереди. Взрослая женщина, совершенно голая. Согнутые длинные ноги, безвольно склоненная набок голова, открытый лобок. Плоть, которую, словно стрелы, пронизывали взгляды рисовальщиков. Я не могла оторвать глаз от натурщицы. Она отвечала мне смиренным взглядом. Мурамацу, похоже, я устраивала.

– В первый раз ты, конечно, будешь не в своей тарелке. Поэтому давай знакомиться. Начнем с мужского пола. Вот, пожалуйста, – учитель рисования, работает в школе. Дальше – хозяин винной лавки с торговой улицы, увлекается традиционной японской живописью. Рядом человек – работает в частной компании. А этот в школе работает, в хозяйственном отделе. Очень способный ученик, хотя начал заниматься совсем недавно.

Завхоз, мужчина за сорок, подошел к Мурамацу и, протянув ей свой альбом, улыбнулся. На раскрытой странице было написано красивым почерком:

«Поправьте, пожалуйста, мое произведение».

– Вот тут уши неестественные.

Я в шоке смотрела на мужчину. Это же Ятабэ-сан! С того дня я опять стала видеть сны по ночам.

Побелев, как мел, я вышла из комнаты в узкий темный коридор и перевела дыхание. Там, за двустворчатой дверью – Ятабэ-сан. Это не бред, не фантазия. Этот человек не просто походил на образ, нарисованный показаниями хозяина цеха, его жены и людей из соседних домов. В паутине ночных снов у меня выработалось острое чутье. Это правда. За всю мою писательскую карьеру интуиция меня не подвела ни разу. Воображение включается, как только нащупаешь суть, кроющуюся в реальности. Стоит потерять реальную почву под ногами – и воображение тут же перестанет давать ростки.

Человек, похожий на Ятабэ-сан, в точности совпадал с образом, который рисовался в моих снах. Такой же крепкий, лысоватый. Но у него было другое выражение лица. Открытое, светлое, ни грамма хитрости и коварства. Это лицо располагало к себе, вводило в заблуждение. Узкие глазки, казавшиеся большими за стеклами очков, смотрели дружелюбно. Эти самые глазки каждую ночь разглядывали меня через дырку в стене. Наблюдали, как я сижу в клетке, и радовались.