Хроника смертельного лета - [189]

– Проклятие! – он наступил босой ногой во влажное и липкое и, проведя ладонью по ступне, понял, что это ее кровь.

Тут услышал сдавленный всхлип и сделал несколько шагов к крутой лестнице, ведущей вниз, на первый этаж.

Катрин сползала по ступенькам, словно раненый зверек, оставляя за собой багровый след – рана на бедре открылась и начала кровоточить. Он стал, не торопясь, спускаться вслед за ней, и она, почувствовав его шаги, замерла на ступени, прислонившись головой к перилам и вцепившись слабыми пальцами в дубовые балясины. Она вжалась в них из последних сил, и он, представив, как сейчас начнет отдирать ее руки, ощутил, как защипало в глазах. Олег сел рядом и с иронией спросил: «Куда собралась?» Она не ответила, только продолжала вздрагивать, скрученная пароксизмом рыданий.

– Не представляешь себе, сколько всякой швали шляется по округе, – продолжил он, – ты действительно предпочтешь групповое изнасилование моему неприятному обществу?

– Отпусти меня, – услышал он ее дрожащий голос, – пожалуйста… Олег…

– Я не могу тебя отпустить, – произнес он.

– Я никому не скажу, – пролепетала она, – клянусь тебе – чем хочешь.

– Она тоже так говорила, – собственный голос казался ему вздохом адской бездны, – она тоже обещала никому не говорить.

– Кто она? – Катрин не понимала, о чем он. – Отпусти, – снова взмолилась она, но Олег отрицательно покачал головой.

– Я не боюсь ответственности. Но если я тебя отпущу – жизнь потеряет смысл. Орлову я тебя больше не отдам.

– При чем тут Орлов? – Катрин сглотнула горькие слезы ужаса. Но он не ответил, а обняв ее за плечи, сказал: – Пойдем наверх. Пора.

– Пора?.. – безнадежно спросила она и попыталась подняться, но не смогла. Тогда он встал и, подхватив ее на руки, понес обратно, в спальню. Длинные волосы Катрин падали до самого пола, а она сама не сделала даже попытки вырваться – короткое путешествие лишило ее последних сил.

И вновь эта страшная комната, где она провела нескончаемые часы, откуда выбиралась, словно лиса, отгрызающая себе лапу. Но она вновь оказалась в том же капкане – Катрин застонала и уткнулась лицом в грязные, заляпанные простыни.

– Не хочешь меня видеть? – ему не нужен был ответ. Все понятно без слов. Что же… Плевать.

Все окружающее перестало существовать для него. Осталась только женщина рядом, и она – в сознании. Она поймет, что с ней происходит и, наконец, покорится ему.

На сей раз не было дано спасительного забытья, и она тонула в боли и отвращении. Первые несколько минут она кричала, позже ее жалкие крики перешли в глухой вой, а затем в хрип, а потом она молчала, не в силах даже открыть глаза, а когда приоткрывала тяжелые веки, то не могла ни на чем остановить блуждающий взгляд. В мгновения просветления пробивалась горестная мысль о том, что даже если она выберется от этого страшного человека, которого столько лет считала другом – она не станет жить, испоганенная и обесчещенная, она не позволит себе предстать перед Булгаковым, который считал ее идеалом чистоты.

Из затуманенного сознания наплывали образы, один за другим – вот она на старой подмосковной даче, и чьи-то светло-голубые глаза преследуют ее неотступно. Вот буйная вечеринка в ночном клубе, где кто-то, она и не помнила кто, посадил ее, пьяную, к себе на плечи. Она очень боится высоты, но этот страх надо победить, адреналин в крови зашкаливает, и она совершает рискованный прыжок. Кухня в доме лучшего друга, и она, распластанная на мраморном полу, избитая и опозоренная человеком, которого считала судьбой. И чей-то голос, говорящий о любви, прорывался сквозь страшные воспоминания и – через еще более страшную действительность. Чей это голос? Такой знакомый… такой близкий… такой родной… Слушай его, слушай его, Катрин. Он – единственная реальность, а не то, что происходит с тобой на этом чудовищном ложе…

Катрин потеряла счет времени, и кошмару, казалось, не будет конца. Она покорно ждала: он вот-вот убьет ее, потеряв рассудок от вожделения и отчаяния. Но балансируя на острие смерти, Катрин ощутила, как начинает отпускать раздирающая тело боль, а ее мучитель тяжело переводит дыхание. «Неужели я еще жива? – билась в виске невыносимая мысль. – Зачем, господи, не хочу».

Катрин постепенно приходила в себя – мутная пелена становилась прозрачнее. Осознав, что он все еще рядом, она прошептала: «Убей меня… Не могу больше». И в это мгновение он словно очнулся – и увидел, что сотворил. На ее теле – пятна засохшей крови, так же черны ее запекшиеся губы, каштановые волосы спутались и сбились в колтун. Он развернул ее лицом к себе и увидел, что длинные ресницы слиплись от слез.

– Молчи! Ты моя. Теперь ты моя. Смирись. Боль пройдет. – Он прижался губами к ее лбу.

Катрин не ответила, борясь с искушением плюнуть ему в лицо. Но ей не хотелось умирать в мучениях. Она жаждала смерти легкой и быстрой – и чтобы все прекратилось прямо сейчас. Поэтому она зажмурилась, чтобы не видеть выражения нежности на его лице.

– Не бойся меня, – тихо проговорил он, гладя ее по щеке, – все будет хорошо, если будешь послушна. Со мной ты обретешь покой.

«Вечный покой», – зловещие слова ударом свинцовой кувалды обрушились на Катрин, и она провалилась в беспамятство, более похожее на преддверье смерти. Ее палач был избавлен от необходимости смотреть в ее глаза, полные ненависти и страха. Он залпом выпил целый стакан Courvoisier, и через некоторое время горькая обида, пожиравшая его, словно изголодавшаяся по живой плоти зверюга, стала потихоньку отпускать. Глупец! Чего он, собственно, ждал, когда вез ее сюда, в этот дом? Что оклеветав возлюбленного Катрин, он получит ее – ту, которую не мог завоевать долгие годы? Как бы не так! Он жестоко ошибся. Ничего, кроме горя и ужаса не отразилось на ее лице, когда он солгал ей в глаза. Катрин… Кэтрин… его любовь… Если б он тогда не застал Кэти с Орловым, если б не услышал тот ужасный разговор, вдребезги разнесший, словно бейсбольной битой, всю его безмятежную юную жизнь, погребая под ее обломками первую любовь пятнадцатилетнего подростка!