Хроника смертельного лета - [164]

Виктор наблюдал за ним, а когда Зубов снова с тяжким вздохом опустился на стул, спросил:

– Можно продолжать?

– Продолжай, – буркнул майор, хотя сам не понимал причины недовольства – наверное, зависть разбирала.

– Далее следует Пуччини. «Мадам Баттерфляй». Здесь все ясно. Юная гейша беззаветно влюблена в британского офицера и готова пойти на все ради него. Он же бессовестно ее бросает. Трактовка убийцы следующая – Булгаков готов в любой момент оставить беременную жену ради другой женщины. Ради кого, думаю, уточнять не надо.

– Не надо, – кивнул Зубов. – А что дальше?

– «Норма» Беллини. Реквием по преступной любви друидской жрицы к римлянину. Развязанная ею война. Жертвенный костер, на который она добровольно взошла. Прогон в театре стал для Королевой чем-то вроде такого костра.

– Преступная любовь? – не понял Зубов. – Это ты о чем, генацвале? Господин Рыков тоже упоминал преступную связь, но при чем тут Королева? Все говорят о том, что она и Ланской были прекрасной парой, и есть ли здесь повод говорить о чем-то запретном?

– Как знать? – помрачнел Виктор. – Может быть, есть нечто, чего мы не знаем. Или же… – он запнулся.

– Что? – внимательно спросил майор. – Надумал еще что-нибудь?

– Я вот о чем… Убийца весьма демонстративно не стал насиловать жену Булгакова – она для него жертвенный агнец. Но он не пощадил Анну Королеву – а она тоже была женой, ну, практически женой одного из его друзей, которую все любили и уважали. И, тем не менее, жестокость, с которой обошелся с ней убийца, драматизм, с которым он обставил преступление, – говорят о его особом отношении. Стрельникова и Вешнякова замучены холодно, цинично – именно так, как он к ним и относился.

– Ага, а Королева тепло и душевно, – огрызнулся Зубов.

Глинский не обратил внимания на выпад напарника и продолжал облекать в слова то, что не давало покоя самому Зубову – и раздражало, словно заноза, загнанная под ноготь.

– И вот еще: тебя не удивило то, что в спальне вещи раскиданы? Сумка стояла раскрытая.

– Да, я спросил Ланского, не собиралась ли она уезжать куда-нибудь, – пробурчал Зубов. – Он ответил, что через три дня Королева собиралась лететь на концерт в Буэнос-Айрес.

– Ну это понятно, только зачем вещи собирать за три дня? – Глинский потряс головой.

– Ну-у… – протянул Зубов, сделав неопределенный жест.

– Она собиралась уезжать! – воскликнул Виктор. – Только не через три дня. И испанец не просто так сидел у нее под дверью! Вот тебе и преступная связь!

– Королева любовница Кортеса? – подхватил Зубов. – Но этого не может быть!

Глинский с разочарованием взглянул на майора. Тот схватился руками за голову – так, словно она сейчас лопнет от боли. – Этого не может быть, – повторил он.

– Еще как может! Она собиралась уйти к нему, – убежденно продолжал Глинский, – об этом говорят раскиданные вещи. Таксисту приказали подождать, помнишь? Кортес утверждает, что он приехал по приглашению Анны в гости. Ложь чистой воды! Иначе зачем заставлять ждать такси? Он собирался увезти ее оттуда. И потом, в тетради Королевой есть несколько стихотворений, которые могли быть посвящены только Мигелю Кортесу. Прочитать?

– Читай, – кивнул Зубов. Про тетрадь он забыл, поручив заняться этим Виктору. Тот, видимо, времени зря не терял.

– Вот, хотя бы это, послушай!

«Но память обо мне – она жива!

Жива в твоих глазах темнее ночи —

Жива в подтексте беспокойных строчек,

И не нужны, казалось бы, слова…

Слова – как дым – изящны и летучи,

И прочь несутся пухом тополей.

А память обо мне – жива и мучит,

И будет мучить до последних дней».

– Ни слова о том, что он ее любовник, – поморщился Зубов. – Ни слова. Подумаешь – темные глаза! Не доказательство.

– Хорошо, – согласился Глинский. – Тогда как тебе это?

«Ночь. Холодная постель.

Очень скоро рассветает…

И палящей льдинкой тает

Имя на губах – …».

Видишь – здесь нет имени. Она не могла его написать – вдруг Ланской нашел бы эту тетрадь?

– Но факт остается фактом – имени нет!

– А если поставить имя – любое из имен этой компании. Антон? Нет! Андрей? Нет! Олег? Нет? Сергей – тоже не рифмуется. А Мигель – в самый раз.

– Ерунда, – пробормотал Зубов, но прочитал стихотворение заново и мысленно добавил недостающее имя. Виктор торжествующе посмотрел на него.

– И этого тебе мало? Она была его любовницей!

– Похоже на правду, – ошарашенно произнес майор. – Бред полный, но до жути похоже на правду.

– Итак, если мы примем за истину, хотя бы временно, что кто-то подставляет Орлова, то у нас остаются Антон Ланской, Мигель Кортес и Олег Рыков.

– Не можем мы принять это за истину, никак не можем, – Зубов грохнул кулаком об стол. – Когда мы вырвали его из рук Ланского и Кортеса, мы не только его жалкую жизнь спасли. У него нет алиби ни на одно из убийств – стопроцентного алиби, я имею в виду. Везде мы находим его следы, отпечатки пальцев, а то и щедро оставленную ДНК. По совокупности косвенных улик в таком количестве более чем достаточно. Ему спокойно обвинение можно предъявлять. Пожизненное обеспечено, и суд присяжных не спасет.

Виктор задумался. Зубов прав, но слишком уж просто все выглядит, слишком очевидно. – Нет, – произнес он, – Ne quid nimis.