Хроника предсказанной смерти - [13]

– Хорошенькое дельце! – не без ехидства заметил он. – Что подумает епископ?!

Однако, ещё не закончив завтрака, полковник вспомнил о словах ординарца, сложил две новости и тут же понял, что головоломка сошлась. Он немедленно отправился на площадь по новой портовой улице, уже начавшей просыпаться из-за приезда епископа. "Я точно помню, что было почти пять, и начинался дождь", – рассказывал мне полковник. По дороге его три раза останавливали и рассказывали по секрету, что братья Викарио караулят Сантьяго Назара, чтобы убить, но только один из встречных знал, где именно.

Дон Лазаро нашёл близнецов в лавке Клотильды Армента. "Увидев их, я решил, что всё это чистейшей воды бравада, – сказал мне он, следуя собственной логике, – потому что они были вовсе не так пьяны, как я думал". Он даже не спросил братьев об их намерениях, а просто забрал ножи и отправил спать. Полковник обратился к ним с той же самоуверенностью, с какой успокаивал свою жену.

– Представьте себе, что скажет епископ, если увидит вас в таком состоянии!

Они ушли. Клотильда Армента в очередной раз была разочарована легкомыслием мэра, поскольку считала, что он должен был арестовать близнецов до выяснения всех обстоятельств. В качестве главного довода полковник показал ей ножи.

– Никого они теперь не убьют. Нечем.

– Не в этом дело, нужно избавить бедных ребят от ужасных обязательств, которые на них свалились.

Это она угадала. Клотильда была уверена, что братья Викарио рвутся не столько исполнить приговор, сколько найти кого-нибудь, кто им в этом воспрепятствует. Полковник же пребывал в благодушном настроении.

– Никого нельзя задержать просто по подозрению. Теперь вопрос лишь предупредить Сантьяго Назара, и дело в шляпе.

Клотильда Армента всегда напоминала, что обтекаемый характер полковника Апонте был для него причиной жизненных неудобств; я же, напротив, помнил его как человека счастливого, хоть и слегка помешанного на почве спиритизма, которому он обучился по почте. Поведение полковника в тот злосчастный понедельник явилось окончательным доказательством его легкомыслия. Он и не вспомнил о Сантьяго Назаре, пока не встретил того в порту и тогда поздравил себя с тем, что поступил верно.

Братья Викарио рассказали о своих намерениях более чем двенадцати горожанам, заходившим купить молока, и те разнесли известие по всему городку ещё до шести утра. Клотильде Армента казалось невозможным, чтобы в доме напротив ни о чём не знали. Она думала, что Сантьяго там нет, потому что в спальне не зажигали огня; и всех кого могла, просила предупредить его, если увидят. Она даже отправила монастырскую служительницу, пришедшую за молоком для монахинь, известить отца Амадора. После четырёх, когда в кухне Пласиды Линеро зажёгся свет, Клотильда послала последнее срочное предупреждение Виктории Гусман с нищенкой, приходившей каждый день просить молока Христа ради. Когда раздался гудок епископского парохода, чуть ли не весь городок уже был на ногах и готовился к встрече, и лишь очень немногие, я в том числе, не знали, что близнецы Викарио ждут Сантьяго Назара, чтобы убить; также почти всем были в подробностях известны мотивы братьев.

Не успела Клотильда Армента распродать молоко, как вернулись Викарио с двумя новыми ножами, завёрнутыми в газеты. Один был разделочный со ржавым рубящим лезвием двенадцати дюймов в длину и трёх в ширину, сделанный для Пабло из пилы во время войны, когда не было немецких ножей. Второй нож был короче, широкий и кривой. Судебный следователь зарисовал его на страницах дела, видимо потому, что не мог описать и лишь рискнул указать на сходство ножа с ятаганом. Именно этими, простыми и долго бывшими в употреблении ножами было совершено убийство.

Фаустино Сантос не понимал, что произошло. "Они снова пришли точить ножи, – рассказывал он, – и снова принялись кричать во всеуслышание, что собираются выпустить кишки Сантьяго Назару, и я решил, что они не иначе молока от бешеной коровки насосались, из-за того ещё, что не разглядел ножей и подумал, что это те же самые". На этот раз, однако, Клотильда Армента с порога отметила, что прежней решительности у братьев нет.

В действительности же братья в первый раз разошлись во мнениях. Они не только были куда менее схожи внутренне, чем внешне, но и в решительных ситуациях себя проявляли совершенно противоположным образом. Друзья подметили это ещё с начальной школы. Пабло Викарио был на шесть минут старше брата, обладал более развитым воображением и был решительней, пока не подрос. Педро Викарио мне всегда казался более чувствительным и потому более властным. Двадцати лет они вместе были призваны в армию, но Пабло освободили и оставили кормильцем, так сказать, на семейном фронте. Педро Викарио отслужил одиннадцать месяцев на охране общественного порядка. Армейская дисциплина, усугублённая постоянной смертельной опасностью, закалила его, развив стремление командовать и привычку решать за брата. Вернулся он с солдатской бленнореей, не поддававшейся ни самым суровым методам военной медицины, ни уколам мышьяка, ни промываниям из марганцовки доктора Дионисио Игуарана. Вылечить его удалось лишь в тюрьме. Мы, его друзья, были согласны в том, что Пабло Викарио вскоре впал в странную зависимость от младшего брата, вернувшегося настоящим солдафоном с привычкой задирать перед первым встречным рубаху и демонстрировать шрам от хирургического дренажа на левом боку. Пабло даже ощущал нечто вроде священного трепета перед бленнореей великого человека, которую его брат представлял почётным военным трофеем.