Хроника одного полка. 1915 год - [44]

– В ухо!..

– Тут я с вами не соглашусь, вахмистр, а вы ей, мол, рыбки хочется! Вот это и есть «для большего разнообразия», а драться – плохо!

Когда и шитьё, и разговор закончились, батюшка попрощался.

Он шёл в штаб. Вяземский, нёсший до войны придворную службу, привык, что полковые священники всегда рядом и исполняют роль духовников.

«С такими солдатами, как этот вахмистр, войну можно только выиграть!» – с этим убеждением отец Илларион дошёл до штаба и застал Вяземского за письмом. Отцу Иллариону это было на руку, ему хотелось побыть одному и собраться с мыслями. Вот-вот во вновь сформированную 12-ю армию должен приехать протопресвитер военного и морского ведомства отец Георгий Шавельский. Они познакомились в самом начале войны в Ковенской крепости. Протопресвитера Шавельского интересовала церковная жизнь Тобольской епархии, где епископом был ставленник Гришки Распутина – Варнава. Разговор тогда начался и не был закончен и мог быть продолжен в случае ожидаемой отцом Илларионом встречи. Затем и ездил в дивизию, чтобы узнать, когда приедет протопресвитер. А поговорить было о чём – Гришка Распутин родом был тобольский, из села Покровское, а это недалеко, и отцу Иллариону было о нём многое известно.

Кешка проводил взглядом батюшку. На душе отлегло, только в голове рядом с левым ухом ключиком билась мысль: «Для большего разнообразия! Эт значит што, корнет-то меня по уху для большего разнообразий, што ль? Я ить ему ничё не сделал. Попадётся ишо такой, застрелю – для пущего разнообразия! – Кешка стал подниматься и только тут понял, какая такая мысль пришла в его голову: – Што же это? Застрелить человека! Чё удумал! Медведь он, што ли? Иль германец? И батюшки обои заругают, што Василий, што Илларион!»

Утром следующего дня, 19 апреля, № 5-й эскадрон принялся за работу. Было решено, что окопы будут выкопаны на участке примерно в версту от одной берёзовой рощи до другой. Когда-то это была одна огромная роща, между обширным лугом на западе и шоссе Ломжа – Граево на востоке. В середине роща была вырублена с выходом на луг, и на вырубке лет сто назад предок нынешнего хозяина фольварка построил хутор. Сама роща сохранилась, огромная, и распространялась от вырубки далеко на север и далеко на юг. Поэтому окопы должны прикрывать хутор с запада со стороны луга, а главное – защищать выход на шоссе Ломжа – Граево. Остальные пять хуторов в тылу усадьбы превращались в опорный пункт для пехотного полка. По границе луга и рощи следовало прорыть окопы и ходы сообщения к пулемётным точкам, чтобы полностью перекрыть подход врагу, и тогда врагу пришлось бы преодолеть не меньше версты по открытому лугу. У хозяина фольварка нашлись доски, из них сделали ещё десятка два лопат, и работа пошла.

Ночью на запад с разведкой ходили из № 1-го и № 2-го полуэскадроны и казаки-донцы из корпусной кавалерии и определили, что германцы накопились в долине реки и перелесках по ту сторону луга в количестве пехотного полка. Языка не взяли, но и так было известно, что это полк ландверного корпуса 8-й германской армии генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга. На протяжении дня несколько раз появлялись аэропланы и медленно-медленно вдоль фронта с севера на юг, а потом с юга на север летал цеппелин. Очень высоко. Копавшие, замирая на пару минут покурить, опираясь на лопаты, смотрели на цеппелин и, когда он подлетал ближе, сравнивали его с рыбьим пузырём, только очень большим, и говорили, что «лопнуть бы его цигаркой, то-то бы шарахнуло».

И шарахнуло.

В 4 часа пополудни.

На западе, под заходившим солнцем послышался грозовой гром. Копавшие распрямились и стали смотреть. Жамин, наблюдавший за работами, хотел уже пристрожить начавший не вовремя отдыхать № 6-й эскадрон, заступивший на смену № 5-му, но на лугу в ста саженях от траншей поднялись восемь больших взрывов. Жамин хотел закричать «Ложись!», но не успел, и уже ближе, в пятидесяти саженях, снова поднялись восемь взрывов, взрывы закидали копавших большими мокрыми комьями земли и просвистели осколками. Жамин закричал: «Ложись!» – но его никто не слышал, потому что взрывы грохотали громко. Жамин рванулся вперёд к копавшим, но следующие восемь взрывов встали ровно на том месте, где копали. И ещё восемь. Артиллерийский огонь надвинулся. По логике стрельбы это был огненный вал, и он должен был двигаться всё дальше и дальше, и Жамин стал отходить. Однако огонь дальше не продвигался, а с интервалом в три минуты долбил по окопам. Воздух был прохладный и свежий, и дым от взрывов быстро садился, но до конца сесть не успевал, потому что снова раздавались восемь взрывов. Жамина отбросило. Он поднял голову и понял, что копавший окопы эскадрон и другой отдыхавший тут же обоз накрыло, и он никого не видел, кто шёл бы или бежал в тыл. А германцы, видно, зарядили ещё несколько батарей, и теперь взрывы долбили всё вокруг. Комья земли стали прилетать из-за спины, и осколки свистели вперекрест. Огонь накрыл весь фольварк, и тут Жамин увидел высокие чёрные дымы, поднимавшиеся из березняков, их было два – один южнее усадьбы, другой севернее, и, если между ними протянуть верёвку, она как раз повисла бы над линией окопов. Жамин понял, что это сигнальные дымы для германских наводчиков. Ничего нельзя было поделать, и Жамин закатился на дно ближней, ещё вонявшей порохом воронки.