Хроника одного полка. 1915 год - [43]

Иннокентий только что почистил карабин, это было первое и главное занятие на отдыхе; съел крутого кулеша, запил кипятком со щепоткой чаю и шил. И давил вшей.

На душе было горько. Он видел, что корнет Введенский выехал из полка с заводной лошадью на дорогу к Граевскому шоссе. Это, поскольку с заводной лошадью, могло означать только одно – надолго. Думая о Введенском, Кешка ухмылялся и поводил головой. А польская вошь была не злая. Это отмечали все драгуны. Корнет Введенский оказался злее. Драгуны говорили про него «барин». Теперь и Кешка знал, что такое «барин». Были и другие офицеры, которых так звали, но этого звали только так. В Забайкалье не было барина, и в Предбайкалье не было, только слово одно и то в шутку. Другие в полку, те, что из России, знали, что это такое, доподлинно, и им было не до шуток. «Барин злее вши, а тем паче польской!»

Кешка горевал. Ему приходилось много драться и в детстве и в отрочестве, но так, чтобы кто-то заехал ему в ухо и отбыл неотмщенный, такого не было. Конечно, самым главным барином был полковник Розен, но уж и нет его – отбыл по ранению. И Вяземский барин, но только не такой, как другие, от Вяземского можно и доброе слово услышать, и стреляет он не хуже, чем Мишка Гуран с того берега Байкала, и даже обещал научить с этой, как его – оптикой, сказал, что ждёт из дома новую винтовку. И фон Мекк барин, наверное, настоящий, важный, лишнего слова не скажет и только хлыстиком помахивает по лакированному сапогу, и грязь к нему никакая не липнет, и белый платочек у него как у бабы, – нет-нет да и промокнёт губы или высморкается, никогда соплю об земь не шибает. Не то ротмистр Дрок. Этот не барин, и вовсе непонятно, из чьих он. Но смелый: что в разведку, что в рейд, везде первым идёт. Драгуны его уважали…

Кешка сидел у костерка, у открытых дверей большой конюшни, подшивал одежду, давил вшей и не видел, что в его направлении движутся, пообедав, отец Илларион и доктор Курашвили. Увидев Четвертакова, батюшка сказал, что ему бы поговорить с вахмистром, и попрощался с доктором. Тому нужно было обустроить вошебойку в первом эскадроне и подыскать для этого всё необходимое; ни батюшка, ни Четвертаков для этого ему были не нужны.

Батюшка подошёл тихо, Четвертаков увидел его только совсем вблизи и попытался встать. Батюшка его остановил:

– Сидите, вахмистр, сидите. Вы же делом заняты.

Батюшка был не барин.

– А мы ведь с вами почти земляки, – сказал отец Илларион и стал оглядываться, на что бы сесть. Нашёл. Сел. Кешке стало неловко, что при полковом священнике он сидит.

– Сидите, вахмистр, я вас надолго не задержу. Я так понял, вас сегодня обидел корнет Введенский?

Кешка опустил голову.

– Обидел, знаю. Не знаю, но догадываюсь…

Кешка держал в пальцах одновременно иглу с ниткой и рыболовный крючок, с которым никогда не расставался.

– А что это у вас? – спросил отец Илларион и наклонился.

– Крючок, известное дело! – Когда край одежды был совсем узкий, непослушный и не подворачивался, Кешка заправлял его крючком.

– Вы рыбак! Ну как же! Вы же с Байкала! Так я и говорю – мы с вами почти земляки.

– А вы соткудова?

– С Тобольской губернии, Берёзовского уезда.

– Это где такое?

Отец Илларион усмехнулся:

– Это если ехать на Байкал из Москвы, то, когда Уральские горы переедешь, вот сразу Тобольская губерния и начинается.

– Далёко!

– Так Байкал ещё дальше будет.

– Известное дело! А какая нелёгкая вас сюдой занесла? – спросил Иннокентий.

– Да так, для большего разнообразия! – пошутил батюшка.

У отца Иллариона то было примечательно, что у него не было обычного, такого привычного для взгляда поповского брюшка, на котором наперсный крест бы возлежал. Кешка всмотрелся в батюшку.

– А у вас стать ни дать ни взять как у ахвицера!

– Было дело, да только уже давно.

– А што так?

– Говорю же, для большего разнообразия! – снова повторил отец Илларион и хитро улыбнулся.

– А это што такое, как вы сказывали: для большего…

– Разнообразия… А что из дома пишут? – вдруг перескочил на другую тему батюшка.

– Дак… – Кешка был непривычный так подолгу разговаривать.

– А когда потише будет, поспокойнее, может быть, с вами на рыбалку сходим? Тут озёр много!.. – Отец Илларион внимательно смотрел на Иннокентия.

– А у вас тама какая рыба водится? – Кешка не поспевал за батюшкой, но ему стало интересно.

– Ну, если говорить о доме, то сиг, чир озёрный, щука, налим, карась, муксун, в наших краях много всякой рыбы, а у вас?

– На Байкале-море?

– Да!

– Омуль, сиг, налим…

– Как у нас, кроме омуля… А жилка у вас имеется?

– Жилка?.. – Кешка был удивлён, что батюшка знает это слово, он думал, что оно известно только дома, в Листвянке, на Байкале. – Сажен пять-шесть есть, дак только надо ждать, когда подсушит, штоб можно было к воде подойти, тута всё такое топкое, того и гляди, увязнешь, конём вытаскивать придётся…

И разговорились. Кешка шил, отвечал и спрашивал, батюшка смотрел, спрашивал и отвечал, и так они просидели до темноты.

Когда батюшка уже решил попрощаться, Кешка всё же его спросил, а, мол, что такое «для большего разнообразия»?

– А это, – батюшка задумался, – когда ваша хозяйка варит всё пшёнку да пшёнку, а вы ей…