Хромой бес - [62]

Это обещание успокоило раненого, хотя в его положении трудно было рассчитывать, что он сможет воспользоваться обещанным. Слуга собрал последние силы и слабым голосом подтвердил полученные Мендосой сведения о замыслах дона Альваро. Он прибавил к этому, что дон Альваро предполагает отвезти вдову Сифуэнтеса в Сассари, на остров Сардинию: там у него есть родственник, власть и покровительство которого обеспечат ему безопасное убежище.

Это показание умерило отчаяние Мендосы и толедца. Они оставили раненого в замке, где он через несколько часов умер, а сами возвратились в Валенсию, обдумывая, что предпринять. Они решили отправиться прямо в логово их общего врага. Вскоре они сели, без слуг, на корабль в Дениа, чтобы добраться до Пуэрто де Маон, откуда рассчитывали переправиться в Сардинию. И действительно, не успели они прибыть в Пуэрто де Маон, как узнали, что одно зафрахтованное судно собирается немедленно отойти в Кальяри. Они воспользовались этим случаем.

Корабль пустился в плавание при самом благоприятном ветре, какого только можно было пожелать, но пять-шесть часов спустя наступил штиль, а ночью ветер переменил направление, и пришлось лавировать в ожидании попутного ветра. Так плыли они три дня; на четвертый, в два часа пополудни, они заметил корабль, который на всех парусах шел прямо им навстречу. Сначала они его приняли за купеческое судно, но так как корабль, подойдя к ним почти на расстояние пушечного выстрела, не поднял никакого флага, им стало ясно, что перед ними пират.

Они не ошиблись. Это был тунисский корсар. Он был уверен, что христиане сдадутся без боя; но когда те стали перемещать паруса и наводить пушку, он понял, что дело окажется серьезнее, чем он предполагал. Поэтому он остановился, тоже переместил паруса и приготовился к схватке.

Началась перестрелка; перевес, казалось, был на стороне христиан, но вдруг среди боя на помощь тунисскому пирату подоспел корсар из Алжира на корабле, гораздо больше и лучше вооруженном, чем два других. Он подошел на всех парусах к испанскому судну, которое теперь оказалось между двух огней.

Христиане пали духом и, не желая продолжать теперь уже слишком неравную битву, прекратили стрельбу. Тогда на корме алжирского корабля показался невольник и, обратившись по-испански к пассажирам христианского корабля, приказал держать курс на Алжир, если они хотят быть помилованы. После этого один из турок распустил по ветру вымпел из зеленой тафты, затканной переплетенными между собой серебряными полумесяцами. Христиане поняли, что всякое сопротивление бесполезно, и больше не оборонялись. Они впали в страшное уныние, какое всегда охватывает свободных людей при мысли о рабстве, а хозяин судна, боясь, как бы промедление не раздражило жестоких победителей, снял с кормы флаг, бросился в лодку и с несколькими матросами отправился к алжирскому корсару, чтобы сдаться.

Разбойник послал часть своих людей осмотреть испанское судно, другими словами ограбить все, что на нем было Тунисский пират отдал такое же приказание своим подчиненным, так что пассажиры злополучного корабля в одну минуту были обезоружены и обобраны. Затем христиан перевели на алжирский корабль, где два пирата разделили их между собою по жребию.

Для Мендосы и его друга было бы утешением, если бы они попали во власть одного и того же разбойника: цепи показались бы им не так тяжелы, будь они вместе. Но судьба обрушилась на несчастных со всею своей жестокостью; дона Фадрике она отдала корсару из Туниса, а дона Хуана корсару из Алжира. Представьте себе отчаяние друзей, когда им пришлось расставаться; они бросились в ноги разбойникам, умоляя не разлучать их. Но разбойники, жестокость которых не смягчалась при самых трогательных сценах, остались неумолимы. Напротив, считая этих двух пленников лицами знатного происхождения, они надеялись получить за каждого из них хороший выкуп и поэтому решили поделить их между собою.

Мендоса и Сарате поняли, что имеют дело с безжалостными сердцами; они смотрели друг на друга и взорами выражали свою безграничную горесть. Когда же дележ добычи кончился и тунисский пират собрался возвратиться на свой корабль с доставшимися ему невольниками, друзья подумали, что умрут от горя. Мендоса подошел к толедцу и, крепко обняв его, воскликнул:

— Неужели нам придется расстаться? Какая ужасная необходимость! Мало того, что дерзость похитителя остается безнаказанной, нам даже не дано вместе страдать и сокрушаться. Ах, дон Хуан, чем прогневили мы небо, что подвергаемся такой жестокой участи?

— Не ищите далеко причины наших несчастий, — ответил дон Хуан, — в них виноват я один. Смерть двух человек, которых я погубил, хотя и простительная в глазах людей, вероятно, прогневила небо, а вас оно наказывает за то, что вы сдружились с несчастным, вполне заслуженно гонимым судьбой.

Они проливали столь обильные слезы и так рыдали, что прочие пленники были растроганы их горем не меньше, чем своим собственным. Но когда тунисские солдаты, еще более жестокие, чем их господин, увидели, что Мендоса медлит, они грубо вырвали его из объятий толедца и потащили за собой осыпая ударами.