Хризантемы - [4]

Глаза незнакомца чуть-чуть закрылись, он как бы весь ушел в себя:

«Мне кажется, что я вас понимаю. Иногда ночью, в фургоне…»

Голос Эльзы не дал ему договорить:

«Я никогда не жила так, как вы, но я знаю о чем вы говорите. Когда ночь очень темная и звезды как бриллианты и когда тихо-тихо вокруг. И тогда можно встать и встав почувствовать на себе как каждая бриллиантовая звездочка впивается в твое тело. Да, ну конечно, это именно так. Резко, больно и… прекрасно»

Стоя на коленях она вытянула вперед руку, едва не коснувшись пальцами его замасленных черных брюк, а затем безвольно опустила ее на землю, согнулась и скрючилась, как побитая собака.

«Да, да, все это так, как вы говорите» — сказал незнакомец — «Очень красиво. Но только когда не голодный»

Она поднялась с колен, прямая, с красным от стыда лицом. Нежно и осторожно вложила в его руки цветочный горшок: «Вот, возьмите его к себе в фургон, положите рядом с собой на сиденье, так, чтобы он был на виду. А я пойду посмотрю, может быть у меня кое-что найдется для вас»

Она ушла домой и порывшись в кладовке нашла две старые побитые аллюминиевые кастрюли. Вынесла на улицу и сказала: «Вот. Может быть вы сможете их починить»

Его движения изменились — стали уверенными, профессиональными.

«Ну конечно я могу их починить. Будут как новенькие»

Из фургона он вытащил маленькую наковальню и, покопавшись в замасленном ящике с инструментами, достал молоток. Эльза вышла за калитку посмотреть как он колотит молотком по выбитым и вдавленным бокам кастрюли. Незнакомец работал тяжело, открыв рот и высунув язык. Когда дело дошло до особенно трудной части он прикусил нижнюю губу..

«Так вы и спите прямо в фургоне?» — спросила его Эльза

«Прямо в фургоне, мэм. Дождь ли, снег ли — в нем я сух как корова»

«Как это должно быть чудесно. Жаль, что женщины так не могут»

«Эта жизнь не для женщин»

Ее верхняя губа приподнялась обнажив зубы:

«Откуда вы знаете? Откуда вам знать?»

«Вы правы, мэм»- согласился с ней незнакомец — «Конечно — откуда мне знать? Ну вот и кастрюли. Вам не надо будет покупать новые»

«Сколько за них?»

«Пятьдесят центов, мэм. Я делаю хорошую работу и беру умеренную плату. Поэтому у меня столько много клиентов на шоссе от Сиэтла до Сан Диего»

Эльза принесла из дома пятьдесят центов и вложила их в его руку.

«В один из дней вас может ожидать большой сюрприз» — сказала она — «конкурент на вашей дороге. Я тоже умею точить ножницы и выправлять побитые чайники. Вы не знаете еще, что и как я умею делать»

Мужчина положил молоток в замасленный ящик для инструментов и протолкнул наковальню поглубже в фургон:

«Жизнь одиночки была бы слишком тягостной для женщины. И к тому же бывает страшно — тогда, когда волки ночью воют под фургоном»

Опираясь одной рукой о белую спину ослика и не разгибая спины, он взобрался на сиденье. Затем поднял вожжи:

«Большое вам спасибо, мэм, я вам искренне благодарен. Я все сделаю так, как вы мне посоветовали — поеду обратно на Салинос и оттуда уже выберусь на шоссе»

«Это длинная дорога» — напомнила ему Эльза — «не забывайте держать песок влажным»

«Песок? Какой песок? Ах, ну да, конечно. Вы имеете ввиду — в горшке. Конечно же я не забуду»

Он цокнул языком. Лошадь и ослик поднялись на ноги, беспородный пес занял свое место между задними колесами. Фургон медленно и неуклюже тронулся, развернулся и выехал обратно на проселочную дорогу, тянущуюся вдоль реки, туда, оттуда он недавно приехал.

Эльза, стоя у проволочного забора, наблюдала за медленным движением каравана. Она стояла расправив плечи и откинув голову, глаза ее были полузакрыты, так, что все то, что она видела перед собой, приобрело неясные и смутные очертания. Ее губы чуть-чуть двинулись, беззвучно прошептав слова: «до свидания». А затем, все также тихо, она добавила: «Это путь туда, откуда идет яркий свет. Что-то яркое сияет в том конце».

Звук собственных слов напугал ее. Она тряхнула головой и осмотрелась — не слышал ли кто-нибудь того, что она сказала. Но лишь две дворовые овчарки, лежа в пыли на земле, лениво смотрели в ее сторону, а затем и они, опустив головы на передние лапы, углубились в прерванный сон.

Эльза вбежала в дом, на кухню, туда, где на плите стоял наполненный доверху горячей водой огромный таз. В ванной комнате она сорвала с себя грязную одежду и бросила ее в угол. А затем долго скребла себя маленькой пемзой — и руки и ноги и бедра и поясницу и грудь… пока кожа не стала горячей и красной. Вытиралсь она полотенцем в спальне перед зеркалом, внимательно рассматривая свое тело. Она подтянула живот и расправила грудь, осмотрела себя спереди и сзади, бросив взгляд, развернувшись, через плечо.

А потом она стала одеваться — медленно, неторопливо. Она одела новую нижнюю рубашку и свои лучшие чулки, самое любимое платье, то, что так подчеркивало ее красоту, расчесала волосы, подвела карандашом брови и покрасила губы.

Эльза не успела закончить свой туалет, когда услышала во дворе топот многих копыт, крики Генри и его помощника, пытающихся загнать розовых телят в загон, глухой звук закрывающихся ворот и шаги Генри по крыльцу.

Он вошел в дом и спросил на ходу: «Эльза — где ты?»