Хризантема - [2]
— Будь он проклят!
Слова вырвались сами собой. Она испуганно зажала рот рукой. Буря за окном внезапно показалась ей союзницей: свекровь в таком шуме ничего не расслышит, даже если постарается. «Будь он проклят!» — повторила Мисако, не отнимая руки. Как бы ни расстраивала ее мысль о возобновившихся видениях, она нисколько не сомневалась: сцена, возникшая перед глазами, соответствовала действительности. Хидео провел ночь не в офисе, а в гостинице для любовников с какой-то женщиной. Как могли его привлечь такие отвратительные ноги? У Мисако ноги совсем другие, стройные и изящные.
Легкая дробь дождевых капель по крыше пробила сигнал к отступлению. Гроза заканчивалась. Из-за перегородки донесся храп. Скоро рассвет, и в храме, должно быть, вот-вот ударит утренний колокол. Мисако тихонько открыла раздвижную дверь спальни и на цыпочках спустилась по лестнице в ванную.
Кафель обжигал холодом босые ноги, но вода в закрытой кадке еще сохранила тепло. Мисако сбросила спальное кимоно и присела перед низким зеркалом, чтобы заколоть повыше густые волосы, ниспадавшие на плечи. Овальное личико, большие глаза, красные и припухшие… Вид собственных глаз, посаженных глубже, чем обычно у японцев, как всегда, огорчил ее. Школьный учитель однажды заметил, что Мисако могла бы сойти за филиппинку, а ей вовсе не хотелось походить на иностранку.
Она собрала волосы в аккуратный пучок на затылке, потом набрала деревянным ковшиком воды из кадки и вылила себе на плечи, блаженно впитывая тепло застывшим телом.
В соседнем квартале монах в черной клеенчатой накидке не спеша пересекал храмовый дворик. Крупные капли дождя сыпались на землю, разлетаясь брызгами. Монах вскарабкался по узкой лесенке на крытую башню-звонницу и подошел к большому бронзовому колоколу. Откинув капюшон с выбритой головы, он слегка дотронулся до тяжелого бруса, висевшего рядом с колоколом, и сверился с наручными часами. Еще минута. Монах склонил голову и начал молиться.
Мисако присела на деревянную скамеечку и принялась тереть руки и плечи грубой мочалкой. Струйки мыльной воды стекали между маленьких грудей и по бедрам.
Время. Монах качнул брус и ударил в колокол, возвещая новый день. Заунывный печальный стон разрезал дождливую серость утра и разнесся по саду.
Мисако подняла голову и улыбнулась. С тех пор как она себя помнила, звон колокола был ее самым любимым звуком, его напев успокаивал боль и приносил в душу мир. Она закрыла глаза и прислушалась. Но приятное чувство длилось лишь до тех пор, пока она не начала намыливать ноги, сразу вспомнив женщину из видения.
2
В то самое время, как Мисако сидела, погрузившись в теплую воду и горестные раздумья, ее дед медитировал в буддийском храме в северной префектуре Ниигата. Когда на рассвете молодой монах ударил в массивный колокол, в маленьком городке Сибата стояла ясная погода. Мощный звук пронизал утренний воздух и деревянные стены домов, тревожа сознание дремлющих горожан.
Звон достиг и кельи настоятеля, однако не его слуха. Во время медитации сквозь запертые двери разума ничто не могло проникнуть. Первый утренний свет протянулся яркой блестящей лентой от небольшого высокого окошка, но священник не замечал, как лучи медленно движутся по пожелтевшим татами, разбавляя полумрак призрачным сиянием.
Старик настоятель сидел скрестив ноги, большие пальцы сложенных на коленях рук плотно прижимались друг к другу. Темно-желтая лысая голова торчала из нескольких слоев черного кимоно, как у древней черепахи из слоновой кости, выглядывающей из панциря. Невидящие закрытые глаза были обращены к парадной нише токонома, в которой покоился ящичек, обтянутый белым шелком, и потрепанный свиток с изображением Будды на блекло-голубом облаке. Звон колокола замер в отдалении, а священник продолжал сидеть, словно безжизненная фигура на старинной бурой фотографии. Прошло несколько минут, прежде чем он открыл глаза и расцепил руки. Решение было принято.
— Разве возрасту не положены привилегии?
Слова, произнесенные шепотом, повисли в сумрачной пустоте, будто адресовались духам предшественников настоятеля на высоком посту. Лица с портретов давно умерших предков молча взирали с высоты потускневших от времени стен.
Уже почти месяц урна с человеческим прахом находилась в его келье. Это было неслыханно, и оба молодых священника то и дело шушукались за спиной настоятеля. Накануне один из них, Тэйсин, нервно потирая пухлые руки, умолял перенести наконец урну в помещение за алтарем.
— Пускай постоит еще день-другой, — ответил старик. — Я хочу, чтобы прах был здесь, мне нужно подумать. День-два, не больше.
— Но что еще мы можем сделать? — не понимал Тэйсин. — Кремация прошла по всем правилам, должные молитвы прочитаны, уважение душе погибшей оказано. Неопознанные останки…
— Да-да, верно, — нетерпеливо кивнул настоятель, жестом отпуская подчиненного.
Останки были обнаружены в бурном августе 1964 года, когда мощный тайфун и небывалые ливни опустошили округу. Наводнения и оползни привели к многочисленным жертвам. Раздувшаяся от дождей река разбилась на множество мощных потоков, которые вгрызались в берега, размывали и уносили с собой ослабевший грунт. Жидкая грязь растекалась повсюду, хороня под собой почти созревший урожай риса, разрушая мостовые, переворачивая автомобили и затопляя дома.
