Христос с тысячью лиц - [20]
В этом смысле «Деяния Фомы» придерживаются стиля символического реализма, и мы можем не сомневаться, что апостол Фома много раз убивал Сатану и воскрешал мертвых для жизни вечной. Это было его профессиональное занятие. Каждый раз, когда он кого-нибудь запечатывал, он убивал Сатану и воскрешал человека.
Наконец в своих странствиях апостол Фома приходит в земли, которыми правит царь Миздай. Изгнав бесов из жены и дочери царского военачальника, он становится влиятельным человеком в городе. Слава его тем громче, что бесов изгоняет не сам Фома: он поручает это сделать дикому говорящему ослу, который и выполняет с блеском ответственное поручение.
Эта-то слава и становится причиной его неприятностей: среди его учениц появляется некая Мигдония, жена царского родственника Кариша.
Совершенно очарованная проповедуемым Фомой небесным Христом, она просит у Фомы позволить ей «принять печать, чтобы я стала Святым Храмом, в котором он обитает»{53}.
Уверовав, Мигдония отказывает мужу в телесной близости. Когда он пытается овладеть женою, она объясняет ему, что в ней отныне поселился Христос. «Ибо мой Господь Иисус больше тебя, и он со мной и во мне»{54}.
Понятное дело, что Христос, находящийся внутри Мигдонии, никак не может заниматься сексом с Каришем. Когда ее муж пытается сунуть в новый христов сосуд свою потную лапу, Мигдония связывает ему руки простыней, удирает, нагая, от мужа и ночует в комнате со служанкой.
Происшествие это приводит Кариша в понятное раздражение, и этот альфа-самец, ослепленный страстью и получивший удар в самую чувствительную часть своего животного эго, тут же обращается к царю с жалобой на залетного «колдуна и обманщика»{55}, который «не ест и не пьет»{56}, учит, что никто не может жить, пока не откажется от всего вещного, включая имущество{57}, утверждает, что муж не должен возлежать со своею женой{58}, и которого народ почитает как Бога{59}.
Может быть, история с Мигдонией еще и сошла бы Иуде Фоме с рук. Но черт дернул царя Миздая рассказать ее собственной жене – в качестве занятного примера безумия, в которое заезжий колдун ввергает знатных женщин. Надо ли говорить, что жена царя немедленно сама отправилась к Иуде Близнецу и после этого, возродившись для жизни вечной, немедленно отказала в доступе в свой Господний Храм царю?
Этот эпизод окончательно переполнил чашу терпения и без того уже кипевшего гневом царя. Он лично отправился в дом своего военачальника Сифора, где обнаружил значительную долю своей знати у ног проповедующего Фомы.
Все, кто сидели у ног Фомы, приветствуя царя, поднялись, но сам Фома остался сидеть. Ярости Миздая не было предела. Он схватил подвернувшуюся табуреточку, перевернул ее и крепко и страшно огрел этой табуреточкой заезжего колдуна.
«И он взял сиденье и перевернул его, и схватил сиденье обеими руками и ударил его по голове, так, что ранил, и передал его солдатам, приказав: уведите его»{60}.
После этого начинаются суд и пытки. Взбешенный царь приказал раскалить железные пластины и поставить на них проклятого колдуна. Однако не успели стопы Иуды коснуться пластин, как из-под них забили ключи холодной воды. Ногам Иуды ничего не сделалось, стражники в ужасе отпрыгнули в сторону, а царь Миздай, оказавшись перед серьезной перспективой утонуть, взмолился к пытуемому, чтобы тот остановил потоп.
Иуда Фома, которому Господь велел воздавать добром за зло, тут же отдал небесным стихиям соответсвующие приказания, и вода унялась. «И когда Миздай увидел это, он велел отвести его в темницу: до того, пока я не решу, что с ним делать»{61}.
История про Иуду Фому, который остудил водой раскаленные пластины, имеет долгую предысторию на Востоке. В Эдессе, где, напомню, и были написаны «Деяния Фомы», такую же историю до сих пор рассказывают про праотца Авраама, которого хотел уничтожить жестокий царь Нимрод. Нимрод бросил Авраама в печь: тот упал в печи на колени, и там, где он упал, забили два ключа холодной воды, потушившие пламя{62}. «Пруд Авраама», натекший из одного из этих ключей, существует до сих пор. В древности этот пруд, видимо, был священным прудом богини Атаргатис, кишащим священными неприкосновенными карпами{63}.
Мы могли бы ожидать, что такой великий колдун, как Иуда Фома, которого не берет даже раскаленное железо, попросту распахнет двери темницы и будет таков.
Но не тут-то было.
Дело в том, что апостол Фома очень хотел умереть.
Для него жизнь была тюрьма, в которой все грешники спят, и только те, кто верят в Господа, бодрствуют, а смерть была пробуждением для вечной жизни. Умереть было его затаенное желание. «Ибо то, что называют смертью, есть не смерть, а освобождение от тела, и я принимаю его с радостью»{64}.
Иначе говоря, Фома очень хотел стать шахидом, причем в буквальном смысле слова.
Дело в том, что арабское слово «шахид» использует общесемитский корень «ШХД» (свидетельствовать) в значении «стать мучеником». Точно такое же значение имеет греческое слово «мартус» («свидетель» в значении «мученик»), которое, в свою очередь, было калькой с арамейского «сахде» (тоже «свидетель» в значении «мученик»). Тех, кого по-гречески называли мартусами, в Эдессе называли «сахде», и, так как апостол Фома проповедовал на арамейском, он хотел быть именно
