Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды) - [8]

Лекарю, конечно, страшно было смотреть. Ибо я, Андроник Логофил, случайно тогда пребывавший в Смо­лянах, возле озера того не был. Лекарю можно, а у меня такого покровителя, как у него, нет. Да и не интересовал меня проклятый зверь. Я в вере твёрд и от любопытства лишнего отрекаюсь. Непохвально оно для христианина, любопытство-то.

Потом только узнали мы, над чем смеялся дохлый зверь. Тогда, когда наречённый Христос в Городню зашёл и людей побил, и ксендзов (исправлено кем-то: «попов». — прим. автора) с магнатами побил. А явился он за грехи католических (исправлено кем-то: «православных». — прим. автора) сыроядцев и особенно за грехи кардинала Лотра (исправлено кем-то: «митрополита Болвановича». — прим. автора).

Большущее лежало на берегу и воняло, которое, дьявол его знает, из каких допотопных времен пришло и вот, по неизвестной причине, издохло. Может, потому, что появился человек... Но это мудрствования начались уже. А христианин мудрствовать-то не должен, дабы не убыла вера. И так пришла в упадок она в последние наши времена.

И было в глазах остекленевших, во всём издыхании уродины этой и в смраде какое-то пророчество. Но какое — слабым мозгам человеческим до сих пор не удалось понять.

...И ещё было в тот год страшное и непонятное. Только уж не на земле, а на небе. Возникали где-то далеко озёра и океаны, и замки плыли в облаках, и неизвестные возле них деревья и пасущиеся стада.

Плыли в небе корабли под кровавыми парусами.

И вставали в небе города, так крупно, что жителей можно было узнать в лицо, и один узнал в этом дьяволь­ском городе друга, а за это его затащили в городскую темницу. Потому что, если у тебя уж друзья в таких горо­дах живут, — ясно, что ты за птица.

А то было ещё тогда в Мстиславле. Вышел только день назад из города шляхетский полк на границу. И вот увидели этот полк жители. Идёт по небу. И через не­сколько дней вырезали и выбили этот полк до послед­него человека. Шли Москву бить, а вместо этого Москва их побила. Шли по небу, куда через несколько дней и от­правились. Это, стало быть, Бог знамение подал.

А из Менска в то же время увидели в небе два легио­на, которые, схватившись, сражались так, что ясно было: мало кто останется жив. Можно было рассмотреть дым, сабли, ржущих без звука коней и каноны. О горе вели­кое! О ярость человеческая!

А потом выяснилось: видели сечу наших с татара­ми, теми, которых ещё князь Василий Третий на нас на­вёл. И сражались за Мозырем. А дотуда от Менска почти сто шестьдесят две менских версты, как птице лететь.

И от ужаса, голода, сечей и знамений небесных по­нятно было: наступают последние времена, смерть лютая людям и вымирание. Те времена, когда, может, не только на развод людей не останется, но и одного, чтобы плакать над трупами. Те, когда остаётся только и надеяться, что на высший разум.

Думаю — байки это. Никто ничего не знает. И не Он это, наверно, приходил. Но то, что на небе происходило и что случилось в ту ночь, — это правда, это многие ви­дели. И потому поверили легко. А может, и не потому, а просто отчаяние.

...Весною той, ночью, — а видели это жители из Мира, из Несвижа, и Слуцка, и Слонима, всех тех горо­дов и весей, — с шипом и свистом промчался по небу огневой змий с длинным ярким хвостом.

Ближе всего видели его мужики деревни Вонячье, под Миром. Пролетело сверху, и вниз, и наискось и чебу­рахнулось за окоёмом. Содрогнулась земля, полыхнуло нечто такое огнём, а потом долетел глухой удар.

Утром наиболее смелые пошли в ту сторону. Уви­дали огромную яму — шесть, если не больше, хат вле­зет — со сторонами оплавленными, что-то блестящее на дне и разметённую вокруг, тёплую, как печка, землю.

Яму ту, вместе со всем, потом мирский капеллан приказал, не рассматривая и не копаясь, землёю засы­пать — дабы искушения не было и дабы не дотрагиваться до вещей змея. Ибо всем известно, чьим оружием был змий. Но это потом, на второй день.

И тогда увидели мужики под кустом, в тумане, че­ловека, который лежал, широко раскинув руки, ничком, как низринутый, как лежал сатана, когда Господь Бог низвергнул его с небес.

Лежал он неподвижно. Потом крики козодоя то ли разбудили его, то ли привели в сознание. И он оперся на руки, а потом медленно встал и поднял с земли плащ. И тогда все увидели, что он в одежде школяра, и тогда окликнули и подошли, а до того времени боялись.

Спросили, почему он тут, а он сказал, что он стран­ствующий школяр и заблудился и хорошо видел, как па­дает это с неба... И далеко от него; но так как он и дальше блуждал, то случайно вышел на это самое место и тут увидел, что земля горячая. А поскольку огниво он по­терял, а сам весьма намёрзся, то лёг на горячую землю и проспал, как на лежанке. А когда у него спросили, а по­чему это у него лоб разбит, он сказал, что вчера, по доро­ге, подрался со странствующим монахом в корчме.

И тогда у него спросили, как это он не боялся так близко от дьявольского места спать. А он сказал, что ни­каких дьяволов на свете он не боится и с охотой бы на этот вид посмотрел или даже выспался на одной печке — ибо ему это маловажно.

Был он не так уж и молод, лет тридцати пяти, но весьма силён и на голову выше всех. Лицо какое-то не такое и, как те люди мне говорили, чудаковатое, брови густые и длинные, зубы на удивление белые. На поясе у него висел корд в блестящих ножнах. Блестящих, но дешёвых, ибо это не было серебро.