Христос и карма. Возможен ли компромисс? - [9]

.

Практическое применение

Итак, если кратко, хотя и без искажений, резюмировать нашу мысль, то получится следующая схема:

Ребенок родился в 8 часов утра. Быстро замечают, что ребенок не выживет, зовут священника. Священник приходит в 8.10 и сразу крестит ребенка. Тот спасен. Другой сценарий: священник приходит в 8.20; он задержался, потому что попал в пробку. Но ребенок уже умер. Он осужден навеки. Его, словно посылку, отправляют в рай или в ад, но ведь он даже не смог сказать ни да, ни нет. Исповеданием веры тут займется почтовое окошко, принявшее посылку. И если нас инстинктивно обескураживает идея, что младенец может оказаться в аду, вообще ничего дурного не сделав, в действительности не менее обескураживающей оказывается и идея, что и в раю тоже можно очутиться просто так, без всякой подготовки, без личного усилия с нашей стороны, то есть в точности так, как наш умственно отсталый, чье спасение казалось столь гарантированным моему собрату.

Именно такую теологию и насаждали веками. Да и сегодня часто не лучше: в деревнях возле новорожденного на ночь часто оставляют зажженную свечу, чтобы, если вдруг ребенок начнет задыхаться, можно было бы быстро вмешаться и крестить его даже без священника. Поскольку, по народному верованию, от этого зависит его вечное спасение.

Как мы дошли до этого?

Все это основано на грубой интерпретации слов Христа, с которыми Он обращается к Своим ученикам, посылая их в мир: «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Мф 28:19). Отсюда вывели абсолютную необходимость крещения ради получения спасения. Учебники теологии объясняют, что бывают две разновидности необходимости:

1) Необходимость правила: например, чтобы приехать в Бразилию, нужна виза. Но если вы уже в Гвиане, то вам достаточно будет пересечь лес, и вы сразу попадете в Бразилию. Вы окажетесь там нелегально, но все же окажетесь там.

2) Необходимость средства: чтобы приехать в Бразилию, нужно пересечь море, на корабле или на самолете, не важно, но пересечь нужно. Так вот, для нашего спасения нам нужно Крещение, и это такая же точно необходимость.

Читая тексты величайших мыслителей первых веков христианства, мы, мне кажется, стали жертвами слишком «буквального» понимания содержащихся в них выражений. Когда они комментируют обряд Крещения, подчеркивая его итоги, они поступают примерно так же, как тот священник, которого я описывал выше. Они объясняют, что, если вы всем сердцем участвуете в этой церемонии, после долгой подготовки, пытаясь безоговорочно ответить на любовь Божию, то такое событие «отметит» вас на всю оставшуюся жизнь, вы уже никогда его не забудете. Отсюда и сравнение того глубокого отпечатка, который оставляет в нашей жизни и душе Крещение, с ярмом, которым запечатлевают овец, чтобы можно было узнать по нему, кто их хозяин. Так и Крещение представлялось подобным ярмом, возвещающим нашу принадлежность ко Христу.

Увы! и тысячу раз, увы! такое «ярмо» стали затем постепенно интерпретировать, как «онтологический» знак, как отпечаток, подлинно изменивший саму природу крещаемого, само его «бытие». Отсюда, очевидно, и проистекает та принципиальная разница, есть у нас это ярмо, или нет. Это уже не вопрос доброй воли или щедрости, а просто вопрос факта. В случае эпидемии вопрос звучит уже так: сделали вы прививку или нет. Щедрость врача тут уже ничего не меняет. Мы оказываемся с головой в «необходимости средства».

Как, ничего не меняя, уменьшить ущерб

Конечно, богословы издавна предпринимали похвальные усилия, пытаясь смягчить невыносимость и абсурдность подобной теологии. Уже блаженный Августин, под давлением негодующей реакции многих из своих современников, признал в конце концов, что маленькие дети, умершие без крещения, претерпевают в аду самые легкие наказания. И все же он продолжал утверждать, что они навсегда останутся «cum diabolo» (с дьяволом).

Начина с XIII века изобрели специальное место, или промежуточное состояние, которое стали называть «лимбом». Это был, конечно, не рай, даже речи не шло о возможности соединения с Богом, но это был уже и не ад. Дорогие «детки» (как вздыхают о них сочувственно сегодня), которым пришлось отправиться в мир иной без печати крещения, могли бы там мирно жить в чем-то вроде «естественного» блаженства. Я помню, как в 1960 в парижском Католическом институте наш профессор догматического богословия еще и тогда пытался отправить в это воображаемое место немало народа, заверив нас, что, хотя там и нельзя созерцать Бога, но все же можно наслаждаться «фрагментарными истинами» и «позитивным интеллектуальным удовлетворением»[25]. Я убежден, что такая волнительная перспектива вполне может успокоить притязания большинства людей.

А вот, оказывается, нет! Я помню, что, когда я преподавал Священное Писание в семинарии в Родезе, в 1966 сестра одного из моих учеников имела несчастье родить мертворожденного ребенка. Через несколько дней, когда она еще лежала в клинике, пытаясь оправиться после перенесенных тяжелых физических и особенно моральных испытаний, ее навестил один из ее дядей, приходской священник. Этот добродушный священник почел своим долго просветить ее относительно судьбы ее бедного ребенка, заметив, что он попадет не в ад, а в лимб. Не знаю, как описал он ей лимб, но оказалось, что та программа удовольствий, которая в этом описании ожидала там ее малютку, матери показалась недостаточной. (Наверное, тот добрый батюшка забыл упомянуть о «позитивном интеллектуальном удовлетворении»!) Мысль о том, что ее малютка никогда не будет с Богом, ей показалась невыносимой. И, в расстройстве чувств, она сказала своему дяде-священнику: «Если нужно кого-нибудь наказать (зачем, спрашивается?), пусть Бог накажет меня, а не моего малыша». Но это уже крик любви, а никакая не теология.