Христос и Церковь в Новом Завете - [30]
Вечеря состояла из целого ряда молитв, простейших (ибо действие происходило не в храме, а дома), но в то же время символичных священнодействий, и яств, само вкушение которых тоже имело ритуальный характер[150]. Здесь чередовались питье смешанного с водой вина и вкушение горьких трав, опресноков и Пасхального агнца. В течение всей вечери глава семейства или учитель поднимал, благословлял и предлагал всем по очереди до пяти чаш.
Через все молитвы, благословения и псалмы лейтмотивом проходило благодарственное и хвалебное (в честь Бога) воспоминание об Исходе из Египта как о событии, ознаменовавшем избрание Израиля в Завет с Богом. Таков был главный смысл праздника Пасхи. Ведь именно по Исходе из Египта Господь заключил с народом Израиля Завет, который Моисей скрепил кровью жертвенных тельцов, сказав:
Вот кровь завета, который Господь заключил с вами о всех словах сих (Исх. 24, 8).
Христос полностью совершил такую законную Вечерю со Своими учениками. Евангелисты ничего не говорят о ходе традиционной трапезы, который был сам собой разумеющимся. Но вот о чем они сообщают, так это о том, как не нарушая общего хода трапезы, Христос позволил Себе целый ряд неких новшеств. Они и наполнили всю трапезу неожиданным иным содержанием.
Эти новшества касались не внешней стороны происходящего: все те же хлебы (опресноки, часть которых съедалась в начале, а часть оставлялась до конца трапезы), все те же чаши с вином. В конце ужина, «после вечери» (1 Кор. 11, 25; Лк. 22, 20) съедались остатки хлебов и поднималась последняя чаша[151]. Новшеством стал тот словесно-молитвенный комментарий, которым Христос сопроводил традиционные действия. Благословив хлеб и вино, Он произнес слова, ставшие установительными словами Евхаристии о том, что хлеб сей, преломленный и напоминающий «ломимое», то есть страдающее тело, есть Тело Его, а чаша есть Его Кровь Нового Завета.
Эти слова сохранились в Новом Завете в нескольких немного отличающихся друг от друга версиях: Мф. 26, 26-28; Мк. 14, 22-24; Лк. 22, 19-20; 1 Кор. 11, 23-26. Небольшая разница в редакциях слов Иисуса свидетельствует лишь том, что они по-разному сохранились через устное предание и уже стали приобретать литургические черты. Сюда же нужно отнести и слова Иисуса, сказанные в Евангелии от Иоанна в ином контексте о хлебе, который есть Его «плоть» (Ин. 6, 51). Считается, что это более близко к семитскому оригиналу[152].
Произнося слова о Новом Завете, Господь, с одной стороны, целиком оставался в контексте темы Пасхального празднества, ибо ветхозаветная Пасха входила в число праздников-воспоминаний о заключении Богом Завета с Израилем. С другой стороны, речь шла о заключении Завета заново: с тем самым новым Израилем, который и собирал Иисус. Но и здесь, устанавливая Новый Завет, Он исполнял пророчества и отвечал всеобщим чаяниям и ожиданиям. Так, еще в VI веке до Р. Х., когда Израиль находился в Вавилонском плену, пророк Иеремия возвестил о том, что Бог заключит со Своим народом «новый завет» (см. Иер. 31, 31-34). Во времена Иисуса Христа, когда эсхатологические и апокалиптические ожидания до предела обострились (см. § 7), понятие «Новый Завет» было особенно в ходу. Об этом говорят, например, дошедшие до нас писания наиболее остро эсхатологически настроенных ессеев (см. § 5. 4).
§ 20. Смерть и Воскресение Иисуса
Сказываю же вам, что отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего (Мф. 26, 29 и пар.).
Столь уверенное пророчество Христос произнес сразу вслед за словами о Хлебе и Чаше — Его Теле и Крови Нового Завета. Установление Нового Завета здесь напрямую увязывается с Его предстоящей смертью.
Свою смерть Он не раз так или иначе предрекал и раньше. И имел в виду не смерть вообще — ибо смертен каждый человек — а такую смерть, которая станет неким знамением и путем, вратами к Новому Завету, к торжеству Царствия Божия. А значит, к явлению божественной славы Сына Человеческого. Предсказания Иисуса Христа о Его грядущей мученической смерти вызывали у учеников то недоумение, то стремление избежать такого грустного конца (Мк. 8, 32 и др.). Но чем дальше, тем больше у них было оснований убедиться, что дело кончится именно таким, самым ужасным образом (ср. Мк. 10, 32; Ин. 11, 16).
Однако подлинный смысл слов о смерти Христовой (в том числе и тех новых слов, которыми Иисус наполнил традиционный Пасхальный обряд) мог дойти до учеников лишь потом: после того, как они успели о них как будто забыть. В самом деле, их сознание заполнила лишь одна страшная картина: Иисус, их Учитель, схвачен и осужден, и Его обезображенное Тело, не имевшее «ни вида, ни величия» (ср. Ис. 53, 2), истекало кровью в страшных муках на Кресте.
Но как выяснилось впоследствии, эти минуты и часы на Голгофе были необходимым испытанием веры и верности учеников, «Пасхой», прехождением Иисуса из одного качества жизни к другому. А с Ним вместе и прехождением учеников из одного качества веры к другому. Именно этим страшным Голгофским мгновеньям и предпосылал Иисус слова о Теле и Крови Нового Завета на Тайной вечере.