Христианство: век за веком. Очерки по истории христианской Церкви - [124]

К 30-м годам XVIII столетия в духовных школах был введен полный латинский курс по образцу Киевской Академии. Школы, сумевшие внедрить такой курс, получали название семинарий, остальные стали считаться более низкими по уровню духовными училищами. Все преподавание велось на латинском языке. Учеников в процессе обучения заставляли не только писать и говорить на этом языке, но и общаться только на нем вне аудиторий. Для контроля над этим, особенно среди учеников низших классов, были изобретены длинные листы, вложенные в футляр. Так, сказавшему что-нибудь «не по-латине» давался этот лист, в который вписывалось имя провинившегося. Ученик носил этот лист до тех пор, пока сам не ловил следующего проговорившегося «не по-латине» нарушителя. Тот из учеников, у кого этот лист оставался на ночь, подвергался порке. В дисциплине школьному начальству помогали и ученики, как правило, старших классов. Они надзирали над младшими, имея особые латинские титулы. Визитаторы, например, следили за учениками, жившими за стенами школы, сеньоры и директоры контролировали порядок в общежитии, цензоры следили за поведением в храме, а авдиторы репетиторствовали со слабейшими.

На заучивание латинских слов и штудирование латинской грамматики уходило много сил. Но это имело и свои положительные стороны. Латинский язык в то время был международным языком европейской богословской и светской науки. Знание его открывало доступ к этой сокровищнице знаний и значительно расширяло кругозор учеников семинарий. Лучших учеников направляли в духовные академии, которых к концу XVIII века стало четыре – в Петербурге, Москве, Киеве и Казани.

При императрице Екатерине II было разработано новое законоположение о духовном образовании. В семинариях стали больше внимания уделять преподаванию не только латинского, но и греческого, а также новых языков. Расширился круг общеобразовательных дисциплин. В учебные планы стали включать географию, историю, физику. Семинарии постепенно стали превращаться в среднеспециальные учебные заведения.

О качестве духовного образования свидетельствует тот факт, что в XVIII веке Россия не вырастила ни одного профессора из дворян. Это связано не только с тем, что научная карьера мало привлекала детей дворян. Именно духовное образование, основанное на серьезном знании классических языков, давало нужную для научных занятий подготовку. Сегодня людям, рассуждающим о русском просвещении, имеет смысл помнить, что русскую науку в то время развивали поповичи, – точно так же, как русскую литературу создали дворяне.

М.В. Первушин

Императрица Екатерина II

5 ноября 1796 года с императрицей Екатериной II случился инсульт. Промучившись сутки, она умерла под грохот ботфортов «неразумного Павла», как она называла своего сына. Он метался по комнате, совершенно не обращая внимания на свою умирающую мать. Павел искал завещание, ведь оно могло помешать ему стать императором, потому что Екатерина желала видеть на престоле своего внука Александра. Между ней и сыном не было искренности и любви. Их отношения были не только холодными, но и враждебными. Впрочем, в своем детстве Екатерина и не знала других – ее отношения с матерью были точно такими.

Екатерина происходила из мелкого северогерманского княжеского рода. При рождении ее нарекли Софьей Августой Фредерикой. Умная и честолюбивая Фике, так звали девочку в семье, воспитывалась в строгости. От своей матери она получала только наказания, и причем не всегда справедливые. Поэтому когда открылась возможность покинуть родной дом, она сделала это без особой печали. Даже несмотря на то, что ей предстояло навсегда поселиться в далекой и чужой для нее России, выйдя замуж за наследника престола и будущего императора Петра III.

В яркий январский день 1744 года Фике и ее мать пересекли русскую границу. Встречали их сразу по-царски. Из бедной, разбитой брички, запряженной одной лошадью, они пересели в сани, крытые соболями и серебряною парчой, с тройкой вороных. Фике сразу ощутила разницу между скудостью и мелочностью их дворян и широтой двора русского. Она быстро выучила русский язык, и уже в следующем году перешла в Православие, превратившись из Фике в Екатерину Алексеевну.

При дворе юная супруга наследника была приятна всем, кроме своего мужа. Ее личная жизнь с Петром III не удалась. Сама Екатерина в своих воспоминаниях откровенно признавалась: «Русская корона мне нравилась много больше, чем сам жених. И я сказала себе: “Или погибну, или буду царствовать!”». Екатерина пыталась понравиться всем, и у нее это получалось. Двор, гвардия и весь Петербург души не чаяли в молодой супруге императора. Зато сам Петр лишь множил себе врагов. Дело дошло до того, что какой-то молодой офицер стал приставать к опытным командирам с наивным вопросом: «Когда-де царя свергать пойдем?» В результате таких настроений в 1762 году Петр III был низложен военным мятежом без единого выстрела и пролития крови.

Однако для российской провинции свержение Петра было полнейшей неожиданностью. Даже в Москве, когда был получен манифест о восшествии на трон Екатерины, и губернатор, огласив его перед жителями города, выкликнул здравицу в честь новой самодержицы… она повисла в тишине! Народ молчал. Пошли слухи о Екатерине как о ложной царице, самозванке. Будучи от природы женщиной одаренной, обладавшей упорной волей и редким умением понимать людей и влиять на них, Екатерина сравнительно скоро овладела положением. В царском манифесте она объясняла устранение Петра прежде всего тем, что в его правление нависла угроза над Православной Церковью: «Закон наш православный греческий первый почувствовал потрясение и истребление преданий церковных… Церковь наша увидела опасность перемены древнего Православия на иноверный закон». Сама же Екатерина любила выставлять себя верной дочерью Православной Церкви, ее защитницей. Она ходила из Москвы пешком на богомолье в Троице-Сергиеву Лавру, целовала руки духовенству, ездила на поклонение к Киево-Печерским угодникам. И все же современник Екатерины историк князь Михаил Щербатов позволил себе усомниться в вере императрицы, он писал про нее: «Закон христианский, хотя довольно набожной быть притворяется, ни за что почитает». И действительно, на деле императрица была человеком нерелигиозным. Внешне проявляемое уважение к Церкви легко уживалось в ней с религиозным равнодушием. Она была убеждена, что религия и Церковь являются лишь одним из устоев государственности, который необходим для укрепления народной нравственности и дисциплины. В основе ее понимания отношений Церкви и государства лежала острая неприязнь к теории разделения власти на духовную и светскую. Екатерина придерживалась принципов широкой веротерпимости, доходившей до полного безразличия. Как государственного деятеля ее хорошо характеризует одно замечание, сделанное ей еще до восшествия на престол: «Уважать веру, но никак не давать ей влиять на государственные дела».