Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах - [68]

Теперь о бритве Оккама. Корреспондент пишет: «Новая сущность вводится в науку именно тогда, когда возможности старых полностью исчерпаны». Но кто этому судья? Кто и когда шепнул Максу Планку, что не надо биться над фокусами в рамках классической теории? Бритва Оккама полезна, когда она ограничивает учёного в попытках вводить новые сущности по любому случаю, когда он не находит достойного объяснения тех или иных феноменов. Но она же становится гирей у него на плечах, когда останавливает мысль на пути проникновения вглубь новых сущностей. Впрочем, на эту и близкие темы есть хорошая статья в журнале «Изобретатель и рационализатор», №№ 8 и 9 за текущий, 1975 год.

Наконец, последнее. Разница между верующим христианином любого вероисповедания и Вашим корреспондентом состоит, в частности, в том, что мы верим Откровению Спасителя о Себе Самом: «Я есмь Путь, и Истина, и Жизнь» (от Иоанна). Мы не станем поверять достоинства Христа той ограниченной моралью и истиной, которую открывает нам наш убогий посюсторонний опыт, — наоборот, мы поверяем мораль и правду Откровением Христовым. Эту мысль великолепно обозначил Достоевский в парадоксальной форме: «Если Христос и истина не одно, то я на стороне Христа, а не истины» (цитирую по памяти, заведомо не буквально). Так вот: плевал я на любую мораль, если она не от Спасителя и не спасительна тем самым. Впрочем, я абсолютно уверен (в гордыне своей говорю не «верю», а «уверен»), что морали не от Христа нет, что такая мораль фактически оборачивается дьявольским извращением нравственности.

Как видите, Ваш корреспондент неправильно понял своего собеседника в смысле религиозного оправдания аморализма. Наоборот, религия, Бог есть единственно возможное основание нравственности. Но упаси нас Господь рассматривать принятую нами сегодня мораль как некие технические условия на религию, по которым мы могли бы судить религию.

Вот несколько замечаний, которые я позволил себе сделать по Вашей просьбе. Если Вы сочтёте нужным что-либо из этого письма передать Вашему корреспонденту, то исключите, прошу Вас, всю эмоциональную подоплеку. А ему передайте моё горячее пожелание очутиться поскорее в таких условиях, когда дискуссия может быть не стеснённой ничем и более резкой. Мне кажется, что сейчас эта дискуссия становится далее бесполезной. А тему хорошо бы развивать, в частности, по пути, подсказанному Л. Очень большую радость доставил мне её текст. Очень.

12.12.75

(Копия этого письма была направлена о. Сергием К. А. Любарскому во Владимирскую тюрьму, но цензура её не пропустила.)

Корреспондентка М. Письмо С. А. Желудкову (от 16.12.1975)

Начать надо, видимо, с некоторых предварений. Спор идёт между верующим и атеистом. Я же принадлежу к той категории людей, которых атеисты считают верующими, а верующие — атеистами. Это первое. И второе — то, что я, конечно, ни в коей мере не претендую на равенство интеллектуальное или моральное с основными участниками разговора. Просто тема столь близко интересующая, что волей-неволей, слушая чужое мнение, хочется и своё высказать, хотя бы шепотом.

Древние греки уже говорили о существовании атомов, но считали их неделимыми. Много веков это так и было, пока в наше время не доказали делимость, многочленность атома (ради Бога, прошу принять во внимание полное отсутствие научного багажа и простить ненаучность терминологии). Эти доказательства не уменьшили ценности древнегреческих положений, а их развили, уточнили. В этом развитии, уточнении — жизнь науки.

Мне кажется, что с религией происходит то же самое. Много веков какие-то её положения, притчи воспринимались прямолинейно (в том числе и упомянутое автором письма чудо с пятью хлебами), но настало время для переосмысления этих сведений. Недавно я читала работу одного священника, который считает чудо с пятью хлебами самым большим чудом, сотворенным Христом. Но по его мнению дело не в том, что Христос накормил толпу пятью хлебами, а в том, что он, начав сам делиться тем, что у него есть, и делая это с одухотворением и верой, заставил всех присутствующих поделиться друг с другом своими запасами, которые хоть и скудные, но были у всех. Вот это объединение людей в общем порыве добра, в делении запасов, в неожидании пока тебе кто-то даст, и было истинное чудо.

Так что, мне кажется, упрекать верующих, когда они говорят о чём-то «не понимайте прямолинейно», не стоит. Всё движется, всё уточняется, живёт. Живёт и религия, и уточнение не есть доказательство её ошибочности, а скорее жизненности (хотя я прекрасно понимаю, что по этому пути можно дойти до чёрт знает чего).

Что же касается теории полезности альтруизма, то теперь это очень модно среди определенной части интеллигенции, особенно представителей точных наук.

Альтруизм тот, который заставляет самку защищать своего детёныша, заставляет одну особь жертвовать собой для стада, действительно есть у животных. Он трогателен и прекрасен, но направлен на сохранение вида, на сохранение наиболее сильного, наиболее плодовитого. И всё. Вид должен существовать. У людей же, к счастью или к несчастью, далеко не совпадает физическое здоровье и плодовитость с прочими достоинствами (хотя и говорится, что в здоровом теле — здоровый дух, но, насколько я знаю, сам автор письма — живое опровержение этого положения). В мире животных недоносок Ньютон должен был бы погибнуть, никакое стадо не станет его выхаживать в пивной кружке или варежке. Никакое стадо не станет терпеть эпилептика Достоевского, он обречён на гибель. Выживать должны сильные, здоровые, для них жертвуют собой матери и стадо их защищает. К сожалению, в человечьем стаде это тоже есть — выживают наиболее физически сильные, а отнюдь не самые этичные. В лагерях погибли в первую очередь наиболее альтруистичные, те, кто как Мария пошли за кого-то в печь, те, кто как Корчак пошли