Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах - [6]
Аргумент зла и страданий не имеет решающего значения. Он действует при условии превратного представления о Боге как о Самодержавном Властителе, который будто бы повседневно управляет всем, что бы ни вытворялось в нашем мире, — распоряжается землетрясениями, войнами и лагерями. Думая так, мы приписываем Богу всё зло и все страдания в мире. Но ведь можно думать иначе. Бог творит мир не «внутри» Себя Самого. Он творит воистину, творит отдельный от Себя, свободный мир… И Он не вмешивается в жизнь свободного мира насильственно. Попробуем вообразить себя, так сказать, на месте Бога, сотворившего свободный мир. Если это подлинная свобода, то это свобода и для зла. А зло есть причина страданий. Страдают все — виноватые и невинные, потому что природа и человечество есть единый целостный организм. Вмешаться насильственно Богу в жизнь этого целостного свободного мира — это значило бы всё нарушить, остановить, уничтожить… Итак, главный аргумент атеизма бледнеет перед прозрением о свободе. Да ведь и сама эта возможность нашего атеизма, возможность отрицать «существование» Бога — разве не есть это откровение свободы, которую даровал Бог человеку?
Но пусть не подумают, что такое представление о Боге означает только возврат к «деизму» XVIII века. В символах Христианства Бог — не равнодушный, благополучный Зритель. Нет, через Сына Сам Бог участвует в трагедии свободного мира, входит в нашу историю, несёт бремя наших грехов, принимает наши страдания. Бог сострадает нам и Божественное сострадание абсолютно. Здесь уместно привести мало кому известные строки из «Терцин» Л. П. Карсавина: «Страдаешь мукой Ты всего живого: в огне сжигаем, на дыбе разъят, в слезах ребенка ты, в страданиях больного»… Тут надо договорить ещё, что, вместе со всем этим мы, верующие, всегда таинственно чувствуем в Боге вседержительную мощь. Основу всякого бытия. Мы веруем в возможность чуда, в таинственный Промысел Божий в личной судьбе человека. Как это всё совмещается — мы не знаем, это сверхразумные тайны, вечная проблематика Христианства. Привожу эти сведения бегло-конспективно, только чтобы показать, как всё это значительно и как непросто. Нет, атеизм не есть неизбежный выбор, для этого нет вполне достаточных оснований.
Поэтому если у меня действительно нет никакой религиозной интуиции — моё место на позиции агностика. Покинуть её — это значит выйти либо в Абсурд атеизма, либо в сверхразумную таинственность религии. Бытие — тайна, это чуткий человек должен бы ощущать ежесекундно, и у этой тайны только два альтернативных решения. Либо это тайна безумная, либо это тайна священная. По совести, крайне легкомысленно было бы остановиться на первом решении — ведь, право же, у нас нет для этого достаточных оснований. Не знаем! Нерешаемость, непостижимость, неизвестность. В этой позиции агностика есть честность — и в ней уже есть утешение. Ибо неизвестность — это уже вероятность Надежды. Постоянная, пребывающая вероятность, ибо отвергнуть её — это значило бы в ту же секунду принять вероятность обратного значения: Отчаяние, Ужас, Абсурд. А для этого, право же, у нас нет достаточных оснований.
Второе, что я посоветовал бы моему другу, это поближе познакомиться с Христианством веры. Паскаль написал: «Вот наследник, который находит документы на свой дом. Неужели он скажет: а может быть, они фальшивы, — и не сочтёт все-таки нужным исследовать их?»… Неужели мы откажемся проверить документы на Дом Вечности — мы, пребывающие в холоде безнадежности, во мраке смерти? Но тут я должен заранее предупредить о великих трудностях. Нужно будет сразу же войти в современную проблематику Христианства веры. Здесь так нужно бы живое общение, церковность в истинном значении слова, а у нас её нет. Нужна информация, а она у нас так недостаточна, либо же так горестно не соответствует величию Христианства. Что уж и говорить о наших храмах, где бедные священники проповедуют теперь, как правило, всегда только на двойку — что уж и говорить о них, когда кафедры всемирного значения используются так недостойно, подчас прямо-таки издевательски нехорошо. В присутствии уважаемых людей мне было бы стыдно включить радио с религиозной передачей из Лондона или Вашингтона. Какой упадок, какая выдающаяся бездарность по сравнению, скажем, с передачами о спорте! Единственное исключение — священник о. Александр Шмеман: но его не слышно.
Давно уже замечено, что проповедь Христианства никогда не оставляет только нулевого, безразличного впечатления. Всегда в результате — либо взволнованность, радость, душевный подъем, либо уныние, подавленность, отвращение. Очень опасна неискренность. Но не менее вредна бывает даже и искренность, когда она выражает себя в благочестивом примитивизме или в наивной апологетике «от науки». Со стыдом вспоминаю рассказ, как к знаменитому физику явился добрый христианин и принялся убеждать его, ссылаясь почему-то на Эйнштейна, что он должен уверовать в Бога. Учёный мягко возразил, что «
