Христианская психология в контексте научного мировоззрения - [128]

Возвращаясь же к Дарвину, будем учитывать, что имеем дело с уже подготовленным, верующим человеком, но верующим скорее умом, воспитанием, традицией, принятыми нормами, а не всем естеством, «всей крепостью своей». И здесь невиданная ошеломляющая красота джунглей, их переполненность жизнью «пробивает» привычное, воссоединяя ум и сердце в дивном порыве к Творцу. В любом случае, когда мы говорим именно о поиске Бога, есть некая предподготовка, почва и есть зерно, событие, на нее падающее.

Сразу, конечно, приходит на ум евангельская притча о сеятеле. Но, если дерзнуть посмотреть на притчу с позиции психолога, первое, что придется признать, — это то, что речь в ней идет о душе; но какого именно возраста человек, наделенный этой душой, каковы его индивидуальные особенности, привычные способы действия и многое другое, как бы выносится за скобки или, по крайней мере, остается в тени. А между тем вся эта психологическая подоплека необыкновенно важна для судьбы человека, и, чтобы убедиться в этом, продолжим чтение текста владыки.

Итак, подросток обнаруживает в себе потребность в чем-то большем, чем долгожданный покой, любовь близких, защищенность, — словом, обнаруживает в себе метафизическую потребность. Конечно, он не знает, что мы с вами так назвали эту потребность, но для того, чтобы захотеть есть, вовсе не обязательно иметь научное представление о сути голода и возникновении потребности в белках, жирах и углеводах.

Итак, казалось бы, почва готова, нужны лишь семена, которых она жаждет. И действительно, именно в этот момент появляется сеятель. Владыка вспоминает, как в школу к мальчикам приходит для беседы один из крупнейших богословов своего времени — отец Сергий Булгаков. Вот сейчас, ожидаем мы, зерна («глаголы вечной жизни») упадут на жаждущую их почву души и взойдут плоды благой веры. Но «проклятая» индивидуальная и возрастная психология мешают этому! У отца Сергия, констатирует митрополит Антоний, «явно не было никакого опыта работы с детьми, он говорил о Евангелии, о евангельской любви, о том, что мы призваны быть кроткими, смиренными, терпеливыми — это те добродетели, которые подросток четырнадцати лет никак не ценит. Нас учили воинскому строю, воспитывали в воинском духе, а вовсе не в том, что Ницше называл религией рабов. Я прямо кипел возмущением».

Оставим пока что подростка «кипеть возмущением» и постараемся ближе разобраться в уже напрашивающихся выводах. Их по крайней мере два. Первый, уже произнесенный: вера является общепсихологическим феноменом, и потому для ее полного рассмотрения необходимо привлечение научно-психологических знаний.

Мы только что наглядно убедились в том, как властно вторгается общепсихологический (в данном случае — возрастно-психологический) аспект в вопросы веры и как важно его учитывать. Чтобы понять, насколько это актуально, вспомним хотя бы недавние острые споры вокруг введения Закона Божия (основ православной веры) в программу средних школ. Многим казалось, что стоит только ввести этот предмет, и сразу все поправится с делом нравственного и христианского воспитания в стране. О психологической же стороне дела — как читать, какому классу, в какой форме — речи почти нет. Психология — педагогическая и возрастная — в очередной раз выносится за скобки. (Кстати сказать, она обычно мстит за небрежение к себе: вспомним череду провальных экспериментов в образовании, произошедших из-за недооценки психологических факторов.)

Поэтому мы можем сформулировать второй вывод, который просится как практическое пояснение к первому: пути приобщения к вере, дабы они были успешны и действенны, надо всегда уготавливать, выстраивать психологически выверенно, с продуманным учетом всех необходимых психологических условий, в противном случае они обречены на неудачу.

Но, хотя эти два вывода тесно взаимосвязаны, лишь первый из них я готов здесь отстаивать полностью, тогда как второй, казалось бы, прямо вытекающий из первого, нуждается в оговорках и допущениях: мы подходим здесь к тонкому различению, водоразделу психологического и богословского отношений к вере. Этот водораздел не всегда заметен, и его можно «проскочить». Будем внимательны!

Дело в том, что психология, как и любая позитивная наука, тяготеет к причинному детерминизму, а богословский взгляд — к целевому детерминизму, или телеологическому подходу. Почему, скажем, это дерево упало на эту лошадь? Так Бог предусмотрел. Все — никаких вопросов здесь больше не возникает. Причинный детерминизм исходит из другого: дерево подгнило (опять же из-за чего — сырости, возраста, отсутствия света, действия древоточца и т. д.), надломилось и, падая строго по законам механики, угодило на пробегавшую с такой-то скоростью лошадь. Стоило измениться, дрогнуть хоть одному параметру — этого бы не случилось. Первое объяснение (крайне упрощенно, конечно) — богословское, второе — научное. Наука, собственно, и есть не что иное, как определенный строго последовательный способ познания и объяснения происходящего, не подразумевающий привлечения внешних сил. Или, скажем мягче, есть способ познания, стремящийся по возможности обойтись без привлечения априорных телеологических установок. Методологически это звучит как