Христиан Вольф и философия в России - [26]

Показательно, что еще до формулировки закона достаточного основания, призванного обосновать существование «вещи», Вольф начинает подробно рассуждать о множестве «вещей», рассматриваемых с точки зрения их вполне конкретных пространственных свойств (сходства, различия, величины, сравнения частей и целого в их составе и т. п.) [1, § 17—27]. Иначе говоря, от абстрактной и неопределенной, всего лишь возможной «вещи вообще» он сразу переходит к рассмотрению уже не только возможных, но и действительных вещей, т. е. еще до решения вопроса об основании их существования, в результате чего обоснованное существует... раньше и до того, как найдено его основание. Между прочим, как мы видели, такого рода круг в доказательстве допускает и сама формулировка закона достаточного основания, согласно которой «все, что существует, должно иметь достаточное основание, почему он существует», т. е. сначала констатируется факт существования, а затем подыскивается его основание [1,

§ 29—30].

Следует, однако, обратить внимание на то обстоятельство, что, хотя в формулировке закона речь идет об основаниях действительного существования вещей, о причинах, по каким они существуют, этот вопрос как онтологический вопрос об их бытии «на самом деле» в нем и не обсуждается. И дело не только в том, что основанием реального существования вещей в конечном итоге является воля Бога, но и в том, что творение Богом мира, его «осуществление» или «приведение» к действительности из всего лишь возможного Вольф справедливо считает чудесным актом, который осуществляется «сразу» и относительно которого он постоянно напоминает, что этот акт «невозможно понять и разумно объяснить».

По сути дела в этом законе речь идет об основаниях «вещей» не как реально существующих вещах объективного мира, т. е. о вещах самих по себе, а об основаниях вещей, действительность которых есть всего лишь реализованная или «осуществленная» Богом их возможность. Но, что особенно важно, в результате божественного творения эти вещи «даются» нам уже как некоторые «осуществленные» эмпирические представления и даже действительные понятия вещей, т. е. как нечто такое, что уже известно и понято, и речь идет о переходе не от понятия к вещи, а от абстрактного понятия «вещи вообще» к эмпирически данным и конкретным понятиям же вещей «нашего мира».

Впрочем, и при таком уточнении этот закон может показаться излишним, поскольку «известно», что Бог не только творит вещи действительного мира, но и обладает их понятиями в своем логически возможном и общем понятии возможного мира, причем в составе последнего они даны во всем многообразии и богатстве их конкретных, т. е. эмпирических или действительных признаков, свойств, качеств и т. д., правда, все они мыслятся Богом «сразу» и аналитически. Однако человек, в силу несовершенства своего рассудка, для обретения сколько-нибудь полного или максимально приближающегося к этому божественному понятию о мире должен опираться на какие-то дополнительные источники своего знания о действительном мире, и вопрос заключается лишь в том, чтобы найти достаточные основания для пополнения и расширения своих понятий о мире и всех его вещах.

«Лукавство» вольфовского обращения к эмпирическим понятиям вещей, а также многочисленные примеры и иллюстрации, которыми он сопровождает каждый шаг своего строительства системы метафизики, состояло в том, что все это создавало видимость, будто вопрос о возникновении и существовании не только действительных вещей, но и понятий о них уже решен. Поэтому для расширения наших знаний о мире мы должны всего лишь помыслить или сделать предметом своего рассудка те понятия вещей и их свойств, которые якобы даны нам уже в опыте, где мы их обнаруживаем или находим, лишь «обратив на них внимание». Причем, поскольку эмпирические «вещи» действительного мира даются нам уже в виде четко обозначенных, определенных и сведенных к своей простейшей логической форме понятий, некоторых логических «атомов» или «простых вещей», они в качестве предикатов могут быть достаточно легко и без противоречий синтетически подведены или включены в понятие «вещи вообще».

А так как «вещь» есть понятие, возможное и существующее в силу одной лишь своей непротиворечивости, то оно представляет собой как бы «чистую» логическую форму мышления о всех возможных вещах вообще, и потому кажется вполне возможным включить все эти найденные в опыте предикаты в пустой объем этого понятия, т. е. сделать их собственным достоянием или содержанием понятия о возможном, а тем самым «синтетически» доставить ему или вложить в него то содержание, которое уже относится к действительному миру и его вещам. После этого все эти эмпирически найденные понятия о действительных вещах, но уже ставшие собственным содержанием и внутренними предикатами понятия «вещи вообще» могут быть представлены в качестве логически возможных, причем как уже вполне определенные по своему содержанию, а потому и позволяющие «прояснить», а точнее, содержательно конкретизировать абстрактное понятие «вещи». А уже будучи представленными в качестве содержательно определенных, но внутренних или аналитически мыслимых предикатов понятия «вещи», они легко могут быть систематически упорядочены и изложены в форме их дедуктивной связи, зависимости или следования друг из друга, оставаясь, разумеется, в рамках понятия «вещи».