Хранители времени. Интермедия - [11]

— На каптэн нэ влияйт потчему, я есть понимайт, — прошипела Зикка, старательно оттаптывая Яроку ноги, — но как Рюс сидеть — nei, не понимайт!

— Позвольте таки освежить вашу память в три тысячи триста семьдесят шестой раз, Зи. Я горгул, и вовсе не имею того, шо некоторые называют музыкальным слухом, — пропел Рюиччи, для пущей убедительности слегка развернув крылья. Его пепельно-серая рожа, как всегда, была не выразительнее камня, но в тёмных глазах вовсю веселились бесы. — Так шо ви не морочьте мне голову, а так таки поди да попляши!

— Ах ты ссс!..

— Уйди с ноги, мамонтиха! — не своим голосом заорал Ярок.

— Как грубо, — Леориэль мило сморщила носик.

Эльфка смогла усидеть, ибо, по её собственным словам, была слишком хороша, чтобы сдаться какому-то аарту какого-то чародея. Она устроилась рядом с капитаном, с победоносным видом взирая на друзей и соратников, вяло дергавшихся (думаете, легко плясать в полном снаряжении? То-то же!) под музыку, на оставшегося без пары Аринха и на Кристанну с Сивером, которым, похоже, было плевать на всё и на вся, в том числе на Её темнейшество.

И это было прекрасно. Не то, как они танцевали, нет, хотя танцевали они весьма прилично — а то, как они смотрели друг на друга, как вздыхали, как улыбались… Леориэль красиво, со знанием дела, надула губки и словно невзначай ткнула Ларвеора локтем в бок. Капитан даже головы не повернул. Убедившись, что её любовная стрела снова ушла в молоко, эльфка пожала плечами и вернулась к созерцанию.

Злокозненный аарт не пощадил никого. Терминатор с мумием, нежно прильнув друг другу, носились по всему залу в дикой пляске, тётка в красном халате, что-то яростно мыча, извивалась в веревках как обожравшаяся анаконда. Призванные тварьки вместе с девчушками-убийцами и мужичком в трусах трогательно водили хоровод вокруг елки. И только повар, не обращая внимания на музыку и танцоров, сидел, скрестив ноги, и пытался слиться с пустотой. Тело Уэйда, лежавшее неподалёку, нисколько его не смущало.

Музыка стихла. Все остановились, с облегчением переводя дыхание… Но то ли чародей вложил в аарт слишком много Силы, то ли у тех, кто надзирал за порядком в этом мире, внезапно испортилось настроение, и они решили развлечься, одним танцем дело не кончилось. Барды вновь ударили по струнам и барабанам, а один из них поднёс ко рту странный артефакт, похожий на рожок с мороженым, и начал петь. Громко. И жутко — для эльфийских ушек — фальшивя. Но…

Был обычный серый питерский вечер,

Я пошел бродить в дурном настроенье…

Эта песенка отличалась от той, первой, как небо от земли — совсем другой жанр (в чём, в чём, а в музыке эльфка разбиралась прекрасно — издержки, так сказать, воспитания), ритм и звучание. Она была веселой. Чуть легкомысленной. И невероятно прилипчивой.

И она даже не манила — она заводила!

Только вижу вдруг идёт мне навстречу

То ли девочка, а то ли виденье…

Леориэль ощутила необыкновенную лёгкость во всём теле. Ей вдруг безумно захотелось вскочить и показать всем, особенно хромоногому кузену, у которого обе ноги левые, что такое Настоящие Танцы. Но это было недостойно. Плясать под дудку какого-то Хранителя? Никогда!

— Не-е-е ха-а-чу-у-у! Не-е-е за-а-а-ста-а-а-ви-и-те-е-е! — ворчала она, подпрыгивая (конечно же, не по своей воле) в ритм музыке. — Э-э-э-то-о-о не-е-е со-о-о-гла-а-а-су-у-у-е-е-ется-а-а с э-э-эль-фи-и-ийско-о-ой че-е-естью-у-у-у!

— Папалась, кыса! — гоготнул Аринх, подхватывая эльфку и крепко прижимая её к себе, а Леориэль отчего-то даже не попыталась врезать ему локтем в горло и коленом по чувствительному месту. — Э-эхх! Папригуний стрэказа цэлий лэта толка пригал, водка жрал, нагами дригал и работать нэ хатэл! А Хиранытэл гэний билль! Он аарт ему дарыль! Чтоб каждий пэль-пиласаль, галава нэ загиружаль!

Она прошла как каравелла по зеленым волнам,

Прохладным ливнем после жаркого дня,

Я обернулся посмотреть, не обернулась ли она,

Чтоб посмотреть, не обернулся ли я! — наяривали барды.

Ухмыляющийся Аринх крутил и вращал хохочущую Леориэль словно колдовской торнадо фургончик Элли. Коса девушки развевалась, глаза сияли ярче сверхновых, ноги почти не касались пола, а па она проделывала совершенно немыслимые для человека с целым позвоночником. Но на то она и была эльфкой! Гапон восхищённо присвистнул, Фиораветти пожелтела от зависти, Зиккины змеекудри встали дыбом, бедняга Ярок попытался потерять сознание.

А Кристанне и Сиверу по-прежнему было на всех плевать.

— Они сошлися — лёд и пламя!!! Какая стг'асть! Какой напог! — заорал Рюиччи, в деланном ужасе округляя глаза. — Шоб я так жил! Я таки сейчас заплачу, капитан!

Горгул громко всхлипнул, смахивая мнимую слезинку с горбатого носа.

Выдавить настоящие слезы из Рюиччи было труднее, чем сок из кокоса. Сам Ларвеор видел их на глазах горгула только один раз, на именинах покойного Уэйда ("Замечательно звучит: покойного", — заметил про себя капитан), когда некто тайком подлил в пунш молоко единорога3 и всего одну капельку экстракта Разнузданной Нимфы.4 «Злыдни» ничего крепче воды в рот не брали — Ларвеоровы методы протрезвления отличались редкостным цинизмом, тогда как другие гости выпили не один бокал восхитительного фруктового напитка, поэтому только они ("злыдни", не гости) и наблюдали резкое оживление во всех отношениях скучного праздника. С безопасного расстояния. Вид её темнейшества, исполняющей на обеденном столе зажигательную фьямму с раздеванием, потряс их до глубины души, а зрелище Уэйда (он пил за троих и, соответственно, Нимфы ему досталось больше чем другим) пристающего к особенно уродливой, горбатой, одноглазой и морщинистой огрихе, заставило сползти под стол в приступе безудержного хохота. Ярок чуть пуп себе не надорвал.