Хранители Кодекса Люцифера - [219]

– Там еще должен остаться рыбий жир. Зажги его!

Филиппо нашел кремень и огниво и, несмотря на дрожь в пальцах, умудрился зажечь фитиль. Наконец фонарь загорелся. Генрих взвесил его в руке. Киприан смотрел ему в глаза. Он не дал понять, разгадал ли намерения противника, но дыхание Филиппо неожиданно стало свистящим. Генрих вонзился взглядом в Киприана, надеясь, что тот прочитает в его глазах угрозу: он, Генрих, может в любой момент бросить фонарь в солому, поджечь хижину, а затем смотреть, как Киприан, прикованный к длинной цепи, пытается ускользнуть от огня. Ему это долго будет удаваться – пока не останется места, которое бы не горело.

– Ради бога, – взмолился Филиппо, но Генрих не обратил на него никакого внимания.

Легкое движение руки – и фонарь приземлился в солому, рыбий жир брызнул в стороны и поджег ее. Глаза Киприана потемнели.

Генрих увидел это, и его охватило жаркое пламя триумфа. Он решил еще немного поиздеваться над пленником.

– Что ж, Киприан, прощай, – заявил Генрих. – Филиппо, посади Изольду на свою лошадь.

Он отвернулся. Филиппо не пошевелился. Безумная надежда поднялась в Генрихе – он подумал, что священник, возможно, возразит ему, – и стал медленно водить дулом пистолета. Он отстрелит священнику детородный орган и оставит его здесь. Вполне вероятно, что ему даже удастся выжить, ведь для священника член и яйца, пожалуй, второстепенные части тела.

– Идите с миром, – сказал Киприан, обращаясь к Филиппо. – Он не позволит мне сгореть здесь.

Генрих резко обернулся.

– Откуда такая уверенность, Хлесль? – воскликнул он.

– Я знаю тебя, Геник.

Генрих растерялся. Он понял, что Киприана действительно нельзя скрутить в бараний рог. Он задрожал, пытаясь преодолеть нестерпимое желание застрелить этого человека. И тут он вспомнил, что у него есть еще кое-что про запас, и уж это точно потрясет Киприана.

– Ты не забыл, что я обещал тебе там, у реки, Хлесль? – насмешливо спросил Генрих.

Лицо Киприана напряглось.

– Да, – хрипло ответил он.

– Когда я навещал тебя здесь, ты, без сомнений, каждый раз задавался вопросом, убил ли я твою дочь. Я прав?

– Ты не сделал этого, – возразил ему Киприан.

– Ты в этом абсолютно уверен?

– Ты не для того оставил меня в живых, чтобы сообщить о смерти Александры. Ты оставил меня в живых, чтобы я смог стать свидетелем ее мучений.

– А ты догадливый. И знаешь что, Хлесль? Я тебе кое-что привез.

Генрих отсоединил цепь от колышка и потащил Киприана наружу, мимо окаменевшего Филиппо, мимо Изольды, которая подошла к горящей соломе и протянула к ней руки, как будто хотела заговорить пламя. Генрих слышал, как она что-то напевает.

Лошади уже нервничали и били копытами. Александра, опустив голову, сидела на лошади Генриха; ноги девушки были связаны под животом лошади, а запястья скованы. Изольда протолкнулась вперед, подбежала к ней, сложила из указательного и большого пальца пистолет, прицелилась в Александру и произнесла: «Бах!» Это прозвучало неожиданно реалистично. Тогда она просияла, резко развернулась, ринулась к Генриху, приставила ему палец к голове и снова воскликнула: «Бах!» Ее большой палец дернулся вверх и вниз. «Бах! Бах! Бах!»

Генрих оттолкнул руку Изольды и, размахнувшись, ударил ее по лицу. Девушка упала на землю, как будто бы в нее попали камнем, и растерянно посмотрела на него снизу вверх. Кровь побежала у нее из носа, и она заревела. Тыльная сторона кисти Генриха горела. Он едва сдержался, чтобы не забить ее ногами и больше никогда не слышать этого воя.

– Сажай ее на лошадь! – крикнул он Филиппо. – Или я за себя не ручаюсь!

Затем Генрих обернулся к Киприану и понял, что глупость Изольды доставила ему удовольствие: он стал свидетелем смертельного потрясения Киприана, который заметно побледнел, рассмотрев осевшую на лошади фигуру.

Александра медленно подняла голову, пристально посмотрела на пленника Генриха и издала звук, похожий на задушенный крик.

– Отец?…

Генрих рванул цепь. Киприан не был готов к этому и сделал неверный шаг вперед, но затем неожиданно быстро развернулся, так что часть цепи намоталась на его предплечье, и резко дернул ее на себя.

Генрих потерял равновесие и упал на землю, но тут же с головокружительной быстротой вскочил. Киприан был уже почти над ним, натянув кусок цепи между мощными кулаками. Генрих отступил и прицелился из пистолета в девушку на лошади. Сквозь неистовую ярость, заполонившую мозг Генриха, с трудом пробилось понимание того, что Киприан непременно одолел бы его, если бы только цепь оказалась на шаг короче.

– Назад, иначе я застрелю ее! Прямо у тебя на глазах! – Голос Генриха срывался.

Киприан поднял обе руки и замер. Цепь скользнула вниз с его руки.

Генрих тяжело дышал. Он вдруг услышал хриплый голос в своей голове: «Если вы и он столкнетесь в темном переулке…» С трудом переставляя ноги, которые, казалось, не принадлежали ему, он подошел к Киприану и провел дулом пистолета по его лицу. Из длинной царапины потекла кровь. Киприан и бровью не повел.

Александра снова закричала.

– Оставь его в покое, свинья! Отец!

– Все, поехали! – приказал Генрих и взвился за ее спиной на лошадь. – Сегодня вечером все семейство вновь будет вместе. В аду.