Хранители Кодекса Люцифера - [207]

Солдаты отпустили его. Он, тяжело ступая, вышел, не удостоив взглядом кардинала и остальных присутствующих. Мельхиор стоял не шевелясь. Управляющий замком откашлялся.

– Я не знал этого… – прошептал он.

– У каждого есть право на собственное мнение, – с нарочитой невозмутимостью ответил Мельхиор.

– Но все же… это нападение… здесь… – Управляющий замком наклонился и собрал разбросанные документы. Он на одну секунду опередил Мельхиора и камердинера, которые тоже наклонились. Он подал бумаги застывшему Мельхиору. – Ваши бумаги. Извините… – Его голос умолк, как только мозг преодолел смущение и задал себе вопрос: откуда эти документы могли взяться у человека, которому был запрещен всякий контакт с внешним миром? Управляющий замком уставился на неаккуратную пачку в своей руке. Затем взгляд его переместился на остатки трапезы. Недоеденная рыба развалилась, и между ее кусками лежали перо и чернильный камень. Кислота поджаренной рыбы разъела камень, и на полу осталось маленькое черное пятнышко. Управляющий замком медленно поднял глаза и вытаращился на Мельхиора.

Кардинал твердо посмотрел на него в ответ. Это было все, что он мог сделать.

– О господи, – прошептал управляющий замком. – О господи!

Он развернулся на каблуках и выбежал наружу, унося с собой пачку бумаги. Солдаты не знали, что им теперь делать, и после небольшого замешательства побежали за ним. Одно безумное мгновение казалось, что заключенный кардинал может просто выйти в двери, но тут один из охранников вернулся и снова занял пост у выхода, широко расставив ноги. Это был баварец; и выглядел он так, как будто хотел пронзить Мельхиора взглядом.

Мельхиор посмотрел на камердинера.

– Дерьмо, – сказал тот.

Незаметно для кардинала Мельхиора Хлесля, а также и для Вольфганга Зелендера, который стоял на коленях в капелле замка и произносил молитву прерывающимся от ненависти и отчаяния голосом, пакет документов в большом зале замка перешел в другие руки.

– Я клянусь, что не знал этого! – заикался управляющий замком.

Человек, которому он отдал пакет, листал документы. Неожиданно он остановился. Его глаза недоверчиво расширились, Он вытащил лист, который его насторожил, – это был запутанный рисунок кардинала Мельхиора, изображавший родословное древо с одним неизвестным. Он зажал его в зубах и стал листать дальше, нашел дату смерти, поискал, как и кардинал запись в списке умерших и не нашел ее. Лицо его исказилось от гнева. Он окинул взглядом управляющего замком.

– Я, естественно, беру ответственность на себя, – заявил управляющий замком и предпринял неудачную попытку стать навытяжку.

Его собеседник вынул зажатый в зубах лист и положил его к другим.

– Никто не должен знать, что я забрал эти документы себе, – произнес он.

– Само собой разумеется, – поддакнул управляющий замком. – Естественно. Не беспокойтесь. Как вам будет угодно, рейхсканцлер Лобкович.

3

В течение двух дней Александра прошла стадию раздражения, неуверенности, подавленности и страха, а теперь наступил черед ярости. Девушка не понимала, почему Генрих не пришел к ней в их первую ночь здесь, в Пернштейне. Она была уверена, что не ошиблась в своих ощущениях: именно он стоял тогда перед ее дверью. Еще меньше девушка понимала, почему он оставил ее в одиночестве – не попрощавшись, не зайдя к ней, не объяснившись. Она любит этого человека, но непременно заставит его говорить, пусть он только вернется, – в этом Александра была уверена. И он после этого будет готов сквозь землю провалиться! Она уже мысленно поговорила с ним.

И хотя ей удавалось поддерживать в себе гнев на самого дорогого для нее человека, то, что касалось хозяйки замка, обстояло совершенно иначе. Все трапезы, последовавшие за самой первой, мрачной и пугающей, Александра провела в одиночестве – маленькая фигурка в огромном зале, пытающаяся не дать себя запутать и при этом каждый час становящаяся все менее значительной. Никто не запрещал Александре бродить по старому замку, и потому она ходила по совершенно запущенным, пришедшим в упадок коридорам, где на стенах, зараженных плесенью и покрытых паутиной, обнаружила художественные произведения, которые вполне могли бы оказаться и в замке в Градчанах. Похоже, никто не уделял им особого внимания. Картины постепенно приходили в негодность, начинали топорщиться и покрываться пятнами от сырости. Статуи и безделушки задыхались под пыльной паутиной, как деревья в лесу, опутанные вьющимися растениями.

Дважды Александра встречала хозяйку этого тлеющего великолепия. В первый раз она завернула за угол и увидела женщину в белом, которая стояла посреди коридора и равнодушно рассматривала ее. Александре лишь с трудом удалось подавить испуганный крик. Она поздоровалась и получила ответное приветствие, а затем, после долгой паузы, вызванной смущением, пошла дальше. Она спиной чувствовала взгляд зорких зеленых глаз даже после того, как дважды свернула в другой коридор. Во второй раз Александра выглянула в оконный проем в одном из эркеров и поразилась, увидев деревянный мост, ведущий к центральной башне, так близко от себя. Совсем как в день ее прибытия, на нем стояла белая фигура и смотрела в пропасть, а вокруг ее головы развевались длинные волосы, как будто она была Медузой, а волосы – гнездом, в котором извивались змеи. Девушка пристально смотрела на нее, очарованная и в то же время испытывающая отвращение, – до тех пор, пока одинокая фигура внезапно не обернулась. Испугавшись, Александра отшатнулась от окна.