Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса - [211]

Самец обезьянки оторвал от себя многоножку, отпрыгнул назад и споткнулся. Было очевидно, что он поражен ядом. Бедняга с трудом двинулся на запад, ковыляя на всех четырех руках, но к 8 Тростнику стал оступаться. Он перебрался через Венеру, а потом побрел назад на север к 13 Ветра. Я не одно десятилетие играю в игру, и меня осенило: ужас жертвы очень важен для раскладки доски.

Я поднял глаза на Кох. Она со жгучей, я бы сказал, сосредоточенностью следила за происходящим, анализируя панику обезьянки.

Многоножка замерла в ожидании. Я обратил внимание, что она остановилась в самом центре поля, на зеленой нулевой дате, которая также символизировала Теотиуакан — ведь доска отображала и карту мира. Прошло тридцать секунд. Малютка тащился вперед, еле перебирая лапками, желая уйти подальше от своей убийцы. Ему не должно быть очень больно, подумал я, скорее — ужасно холодно. Две минуты спустя он добрался до дальней стороны черного квадранта, где упал навзничь, как опрокинутая маленькая статуэтка. Кроха все еще мог сжимать и разжимать кулачки, но вскоре яд парализует его полностью. Многоножка приблизилась к нему, на сей раз почти не таясь, неторопливо постукивая коготками, — так неспешно двигаются весла галеона. Она осторожно ощупала обезьянку своими щетинистыми рожками, протягивая их как можно дальше. Потом сколопендра обвилась вокруг жертвы. Окоченевшее тельце перевернулось, но пальчики сжали две членистые ножки в попытке оттолкнуть противника. Сражались два маленьких существа, но сцена представлялась гигантской, словно мы наблюдали реальную схватку святого Георгия с драконом.

Самец обезьянки закричал. Писк такой высоты трудно уловить, как скрежет алмазного резца по стеклу. Это был негромкий звук, но такой пронзительный, что я подумал: его услышали Хун Шок со товарищи во дворе, а на другом конце города — 14 Раненый, казалось, вопль предсмертного ужаса разнесся далеко за всеми пустынями в Ише, на Северном полюсе и на Марсе. Прошло сто четыре биения, стекло треснуло, крик смолк. Тонкий скрип повторился, потом прервался навсегда. Рот обезьянки раскрывался беззвучно, губы натянулись, обнажив крошечные зубы. Три тысячи биений спустя ее тельце изнутри начали распирать пищеварительные соки, но она все еще подергивалась. Многоножка приступила к трапезе, ее маленькие челюсти и щупальца двигались вдоль трупика то в одну, то в другую сторону — так ребенок объедает кукурузный початок, членистоногое безъязычно облизывало его, напитывая студенистой слюной. Многоножки неаккуратные едоки, и вскоре тело обезьянки покрыла слизь и под ним собралась целая лужица. Шестьдесят тысяч биений спустя энзимы многоножки в основном разложили мышцы и внутренние органы жертвы — теперь останки больше походили на шкурку, наполненную водой, чем на еще недавно живое существо. Многоножка вгрызлась в основание шеи, потом через мягкий череп пробралась в мозг, а оттуда назад в туловище. Мы наблюдали эту сцену в удушающей тишине. Зрачки Кох настолько расширились, что карие радужки напоминали венчик вокруг солнца во время затмения. Прожорливая сколопендра быстрыми, точными движениями перевернула добычу, повадки выдавали в ней опытного охотника и мясника, челюсти работали хватко. Она принялась обрабатывать обезьяний желудок. По моим оценкам, всего за час и сорок минут от обезьянки остались клочок шерсти и зубы.

Я мельком взглянул на Кох. Одним глазом она смотрела на меня, другой не сводила с многоножки. Опа, подумал я. Разговаривать с косым человеком — не самое приятное занятие. Но в отличие от людей, страдающих страбизмом, Кох могла поворачивать зрачки независимо друг от друга. Я снова уставился на доску. Целую вечность ничего не происходило. Мы словно окаменели на своих местах. Я решил, что наступил финал трагедии на игровом поле, но Кох вдруг вздрогнула. Я оглянулся. Вокруг ничего не изменилось. Но… С победительницей творилось что-то странное…

Многоножка напряглась, словно чувствуя приближение врагов. Она затрясла головогрудью, ринулась вправо, влево, дважды щелкнула челюстями. Потом, ударившись в панику, побежала по часовой стрелке, затем в обратном направлении, через красную землю, желтую землю, из восьмого б’ак’туна метнулась в черную землю, устремилась назад через белую и желтую, на сей раз далеко-далеко, в тринадцатый б’ак’тун, назад, вперед, туда-сюда, снова и снова пересекая зону настоящего времени, пока наконец не остановилась в центре северного квадранта, на 14 Ночи. Там она стала крутиться на месте против часовой стрелки. Мне на ум сразу пришло: спятила. На двадцать восьмом развороте многоножка будто приняла какое-то решение и замерла с поднятым хвостом. Ее рожки подрагивали, ножки молотили по доске со сверхъестественной быстротой. Согласно ишианской пословице, человек двигается быстрее всего, когда его охватывает предсмертная дрожь.

Членистоногое сделало четыре осторожных шага на север, потом шесть медленных шажков на юго-восток и застыло в ячейке, которая вместе с цифровыми камнями указывала на 12 Движение, 5 Бирюзы в седьмом к’атуне двенадцатого б’ак’туна, 2 декабря 1773 года. Тогда произошло землетрясение, разрушившее Антигуа, в то время — столицу Никарагуа. Стоит ли говорить об этом госпоже? Или Кох уже знает? Я решил не предпринимать ничего по собственному почину. Многоножка снова двинулась вперед, прихрамывая на своих сорока двух ногах. Наконец она добралась до 2 Этц’наба, 1 К’анк’ина, 2 Бритвы, 1 Желтореберника — это в двух днях от даты конца.