Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса - [188]

«Не стоит» — прочел я в его глазах.

«Знаешь, — продолжил я диалог в той же манере, — что-то не нравится мне этот Левый Юкка».

«Не волнуйся, — отвечал Хун Шок. — Мы ему ничего не скажем, но я буду за ним приглядывать, как за вором».

Здесь я увидел дома побольше и поновее — не меньше двух этажей. Внизу — каменная кладка и гипс, наверху — дранка и гипс. Торговцы и паломники, держась группками по трое-четверо человек, проходили мимо нас с безмолвными приветствиями. У них был озабоченный вид, словно им, как и нам, предстояло выполнить деликатное поручение. Мы обогнали сборщиков ночных нечистот, которые почтительно согнулись перед нами под своими большими вонючими бадьями. Стражники Пумы курсировали по центру отрядами по пять человек. Ходили слухи, что они могут схватить первого попавшегося и даже ворваться в дом и конфисковать все, что можно счесть подозрительным.

В городе стояла особенная тишина. В майяских городах песни лились рекой, а здесь, думаю, музыку и пение можно было услышать только в определенное время. Безмолвие нарушали порой чьи-то шаги, щебет птиц, иногда чирканье кремня и скрежет каменных пил по дереву — и больше ничего. Звуки отдавались от толстых стен, сливаясь в один прерывистый гул. Уверен, половина населения города носили носовые гребешки, а остальные, придерживаясь старых традиций, прятали лица за сетками и масками. Тем лучше, думал я. Меня одолевала усталость, которую чувствуешь в толпе, когда все встречные становятся на одно лицо. Бесстрастные, одинаковые маски из огипсованной коры или местной разновидности папье-маше на основе кукурузного теста, кремово-белые, с миндалевидными глазами, — голая схема лица без намека на выражение, возраст, пол, этническую принадлежность, не мертвец, но и не живой человек. Маскарад, длинные плащи, глухая тишина, отсутствие деревьев и травы — все это действовало угнетающе. Радовали взгляд лишь небо, меняющее свой цвет у нас над головой, да изредка маленький изящный мостик, перекинутый через канал.

Оказавшись южнее мула Урагана, мы повернули налево к основной оси. На углу болтались пятеро стражников Пумы, и племянник 14 Левый Юкка заговорил с ними на теотиуаканском без акцента. Они едва заметно кивнули ему и проводили нас взглядом.

Что-то я не видел по пути ни одной курочки. Конечно, в обрядовом пространстве женщинам запрещено находиться, однако мы не встречали их и на боковых улицах. И детей тоже. Как в мусульманском городе, где представительниц высших сословий слишком берегут и поэтому не выпускают из дома. По крайней мере, так они объясняют гендерную сегрегацию. Это место меня достало, решил я. Ни за что бы не хотел тут жить.

Огромный Теотиуакан в представлении человека двадцать первого века городом не являлся. Он скорее напоминал конгломерат деревень. Ты мог прожить здесь всю жизнь, но так и не побывать в соседнем квартале. А если бы пошел туда, то это сочли бы вторжением в чужой дом. Решившись на такой подвиг, ты должен был остановиться перед первым встречным, рассказать, откуда ты родом и кто твои предки, и если вам не удавалось найти общих родственников, он тебя избивал. Да и ходить в чужой квартал не было резона. Ни харчевен (они не знали этой концепции), ни лавок — только другие рыночные площади, ни театров, если не считать религиозных драм на площадях, но это зрелище предназначалось только для посвященных. Единственное развлечение — пойти в гости к родне и послушать певцов у них во дворе. Короче, шоу для жителей Теотиуакана не устраивали. Они не выходили на прогулки. Они не ездили на выходные за город, чтобы подышать свежим воздухом. Они не возили детишек в школу. Но и не работали с утра до ночи. Я пришел к выводу, что в основном они выполняли обязательства — перед семьей, родом, домом, общиной, множеством покровителей, перед живыми, нерожденными и в особенности перед мертвыми. Теотиуакане делали то, что мы, люди двадцать первого века, назвали бы церемониальными ритуалами, и они играли здесь вполне практическую роль. В этом месте, на мой взгляд, царила безрадостная обстановка религиозного послушания, как в Иерусалиме. Может, благочестие паломников заразно? Подобно столице древней Иудеи, Теотиуакан переполняли толпы народа, и атмосфера здесь была столь же накаленной. Вы сразу замечали, что существуют разные культы, противоборствующие друг с другом. Вам постепенно открывалась истина (трудно отринуть мысль, что с вами может произойти то же самое): гигантский мегаполис просто перерос сам себя и в нем появилась червоточина. Я провел в Ише не самое лучшее время жизни, но теперь просто тосковал по нему. Иерархия в обществе не мешала майя жить в состоянии перманентного праздника, кругом звучал смех. А это место, невзирая на его теокалли, цветы и птиц, давило своей мрачностью.

Мы протолкались через середину площади. На секунду я остановился — меня будто сковала сила, которая исходила от мула Нефритовой Карги. Хун Шок коснулся моей руки, и я зашагал следом за ним — на юг. Народ теснился плотной стеной, но мы умудрялись протискиваться все дальше. То и дело нам по пути попадались лестницы, которые меня не слишком утомляли (я уже привык), но эти чередующиеся подъемы и спуски вызывали головокружение. Темные и светлые полосы на стенах и мостовых создавали муаровый эффект, визуально искажавший расстояние. К примеру, если нарисовать горизонтальные полоски на ступеньках, то люди будут падать. Черт, Марена получила бы удовольствие от этого места, подумал я. Нужно было взять ее…