Хранитель - [35]

Словно в подтверждение этих мыслей, инспектор подошёл к краю дороги и поднял жезл.

— Твою мать! — выругался Павел. — Что делать, что делать?

Глаза его забегали, а нога надавила на педаль газа до упора.

— Ничего, оторвемся, — произнёс сам для себя бандит и зло улыбнулся.

Около минуты они ехали в тишине. Погони не наблюдалось. Стрелка спидометра стремительно ползла вправо. Мотор начал натужно рычать. Павел то и дело смотрел в зеркала. Монахов притих, Ручкин сидел и ждал развития событий. Взглянув в очередной раз в зеркало, Павел заметил вдалеке сине-красные огоньки. Ручкин решил пристегнуться и пристегнуть связанного Монахова. Бандит заметил эти движения.

— Не ссыте, оторвёмся.

Стрелка спидометра не спеша ползла всё дальше и дальше. Впереди показался мост. Дорога пошла под уклон. Из-под колёс машины стремительно вылетал снег с песком. Сине-красные огоньки пропали из видимости. Павел, посмотрев в зеркало, улыбнулся и слегка расслабился. Автомобиль, подскочив на небольшой ямке, пошёл в занос. Водитель резко нажал на тормоз и попытался рулём выровнять машину. Послышался звук срабатывающей АБС. Скорость была слишком большой, Ручкин и Монахов увидели, что машина летит в отбойник. Удар. Звук стонущего и меняющего свою форму металла.

Первым делом, открыв глаза, Пётр Алексеевич прислушался к собственным ощущениям. Руки и ноги вроде были целы. Затем посмотрел на Монахова, тот со стоном открыл глаза.

— Цел?

— Цел, — ответил историк.

Ручкин обратил внимание на водителя: он был зажат между сиденьем и сработавшей подушкой безопасности. Куски металла от водительской искореженной двери торчали из левого бока Павла. На коврике натекала лужа крови. Просунув руку между спинками сидений, журналист принялся рукой искать сумку. Сумки не было. Он пролез чуть вперёд и пощупал пульс на шее Павла.

— Как он? — спросил Геннадий.

— Похоже, готов, — ответил Ручкин, наконец обнаружив сумку на полу.

Расстегнув замок, журналист с удовлетворением обнаружил кинжал и тут же спрятал его за пояс. Посмотрев через заднее стекло, он увидел вдалеке сине-красные точки.

— Слушай внимательно, — начал говорить Пётр Алексеевич. — Сейчас сюда подъедет полиция, и ты расскажешь им про всё, что случилось, но опустишь два момента: про меня и кинжал. Не нужно про это им знать.

— Что я им скажу, я не очень умею врать, — забеспокоился Монахов.

— А врать и не надо, расскажешь про Макса, про то, что он тебя похитил, потом они друг друга перестреляли. Просто кое-что умолчишь.

— А ты куда?

— Мне нужно в Гегард. Кинжал становится очень обременительной ношей, слишком много смертей.

Сказав это, Ручкин открыл дверь и вышел из машины. Голова от удара гудела. Он быстро осмотрелся по сторонам и побежал до конца спуска, затем спустился по мокрому снегу под мост.

«Четыре смерти за один день, — подумал Пётр Алексеевич, пережидая под мостом. — Покой вечный подари им, Господи».

Глава пятая Армения

Самолёт начал снижение над Ереваном. Привычно заложило уши, и Ручкин обхватил голову руками. Ему нравилось летать, но он относился к той категории людей, которые плохо переносят взлёт и посадку. Со временем, конечно, стало привычнее, боль в ушах стала слабее, но до конца не ушла. Помнится, когда он летел первый раз, он всё ждал, каким же будет взлёт, каковы будут ощущения. Самолёт начал разгоняться по взлётной полосе и плавно и не спеша оторвался от земли, устремившись ввысь. На удивление, Пётр Алексеевич не испытал каких-то особенных ощущений, никакой свободы полёта. Но зато было безумно интересно. Пётр Алексеевич с удовольствием рассматривал через иллюминатор удаляющуюся землю, часть крыла самолёта, доступную обзору с его места. Он вообще любил всё новое и необычное, получая от этого сильные и приятные эмоции. Со временем, конечно, полёты приелись, но Ручкин до сих пор умудрялся находить в них положительные моменты. Например, уровень комфорта и быстрота передвижения из одной точки в другую.

Самолёт продолжал снижение, журналист потеребил ухо, пытаясь снизить давление на барабанные перепонки. Взглянул в иллюминатор, за ним была темнота. Шесть утра по местному времени. Стюардесса по громкой связи сделала напоминания о том, что все пассажиры должны быть пристёгнуты, спинки кресел переведены в вертикальное положение, а шторки иллюминатора должны быть открыты. Петра Алексеевича долгое время не давало покоя, зачем шторки должны быть открыты? Его всегда интересовали новые слова или непонятные для него моменты в каких-либо областях. Со временем у него в голове накопилась приличная база неизвестных для него моментов, и время от времени, при случае, Ручкин находил объяснение чему-либо, переводя этот уже известный для него факт в другой раздел мозга. Недавно он выяснил и про шторки. Оказывается, всё довольно просто. Во-первых, глаза пассажира должны привыкнуть к естественному освещению, тогда они или бортпроводники смогут видеть, что происходит за бортом. Это позволит своевременно сообщить о возникновении нештатной ситуации экипажу. Во-вторых, в случае аварийной посадки спасатели смогут видеть, что происходит в салоне. В-третьих, при жёсткой посадке пассажир может пораниться, так как пластмассовая шторка может расколоться. И в-четвёртых, это помогает ориентироваться в пространстве. Человек видит, в каком положении самолёт находится в данный момент относительно земли.