Хранитель - [28]

— Монахов Геннадий Викторович? — спросил мужчина.

— Да, — испуганно ответил Геннадий, бросив попытку найти сигареты. — Послушайте, если вы решили меня ограбить, то сегодня у вас неудачный день, а точнее, ночь. Денег у меня в кармане — кот наплакал.

— Нет-нет, — принялся оправдываться неизвестный. — Мне просто очень нужно с вами поговорить.

— Не кажется ли вам, друг мой, что вы выбрали не самое удачное время? — немного расслабившись, спросил историк.

— Не самое удачное, согласен. Но дело не терпит отлагательств.

— Чудной какой. Предупреждаю, что если вы родитель одного из моих студентов, то зачёт у меня можно сдать только своим умом. И никакие ваши угрозы тут не помогут.

— Меня интересует копьё Лонгина.

— Вот как? Кто вы?

— Не самое удачное место для этого разговора. Может, к себе домой пригласите, там и поговорим?

— А, я понял, — хлопнув себя по голове, воскликнул Монахов. — Вы маньяк-насильник. Возможно, ещё и грабитель.

— Нет. Мужчины меня в сексуальном плане не привлекают.

— Может, тогда скажете своё имя?

— Ручкин Пётр Алексеевич. Журналист.

— Да? — удивился Геннадий и принялся вглядываться в лицо журналиста. — Точно, я вас знаю. По телевизору видел.

— Ну раз мы всё выяснили, может, пригласите к себе домой? Холодно всё-таки, да и разговор будет очень серьёзный.

— Ну что ж, в связи с открывшимися новыми обстоятельствами, милости прошу.

Они молча, борясь со снежными заносами, добрались до дома историка. Двор спал. Спал город. Спали коммунальные службы.

Монахов достал из кармана ключи, приложил к домофону, открыл подъездную дверь и вошёл внутрь. Следом вошёл и Ручкин. Поднявшись на третий этаж, Геннадий Викторович ловко открыл дверь, вошёл в квартиру и пригласил следом журналиста.

— На кухню? — предложил Геннадий, снимая ботинки.

— Как вам будет удобно, — ответил Пётр Алексеевич, снимая верхнюю одежду.

— Может, тогда коньячку? Я, признаться, его употребляю редко, но для дорогих гостей всегда держу. Коньяк хороший, из Еревана привёз. Тем более не каждый день ко мне такие люди заходят, хоть и обстоятельства нашей встречи, мягко сказать, странны.

— Дальше будет ещё интересней. А от коньячка не откажусь.

— Тогда проходите на кухню, а я сейчас принесу.

Пётр Алексеевич прошёл на кухню и уселся за стол. Обстановка на кухне оставляла желать лучшего. Старая газовая плита, старая раковина, старый холодильник. Стены были выкрашены непонятного цвета краской и местами замазаны цементом. Зато окно было пластиковое и стол новый.

Монахов вернулся с бутылкой конька в руках, достал из старого серванта рюмки и поставил всё на стол.

— Ну, рассказывайте, — произнёс Геннадий, разливая по рюмкам.

— Что вы знаете про красную землю? — спросил журналист.

— Да не особо много, — удивился вопросу историк. Там в каком-то поселке что-то с землёй случилось. Красная вроде как стала. То ли радиация какая, то ли что. Стеной их обнесли, опыты какие-то проводят. Информации мало об этом. Как-то лет пять назад по телевизору часто крутили. Я думаю, фейк это.

— Тогда в то, о чём я вам сейчас расскажу, вам будет трудно поверить. Но всё-таки постарайтесь это сделать. Рассказ будет долгим.

И Ручкин принялся рассказывать обо всех событиях, случившихся с ним на красной земле. Геннадий Петрович слушал внимательно, периодически удивлялся, время от времени что-то переспрашивал, кое-где, судя по глазам, не верил. К пяти утра бутылка опустела, а Ручкин и Монахов называли уже друг друга на «ты».

— Слушай, Петь, то, что ты рассказал, конечно, очень интересно. Но поверить в это сложно.

— Но ты же сам писал про копьё и про часть элемента.

— Да, но одно дело писать и размышлять, другое дело поверить во всё это. Ты бы сам поверил?

— Я? Нет. Но у меня есть ещё один аргумент.

— Какой?

— Кинжал.

С этими словами Ручкин достал из-за пазухи сверкающий сталью, с вкраплением в лезвие чёрного металла, кинжал.

— Можно посмотреть? — удивлённо спросил историк.

— На, возьми.

Монахов протянул руку, взял в руки клинок и тут же взвыл от боли, кинжал упал со стуком на пол, а Геннадий Викторович принялся дуть на ладонь. На его кисти и пальцах остался ожог.

— Открой кран и под воду сунь, — произнёс журналист, подняв с пола кинжал и спокойно спрятав его обратно.

— Что это, чёрт возьми, было? — выругался историк, пытаясь подставить руку под струю воды. Этому действию мешала гора посуды, которой была забита раковина.

— Он воспринимает только меня. Только я могу его держать безнаказанно. Раньше ещё и Анна Серафимовна могла, а теперь, выходит, только я.

— Значит, это всё правда? — спросил Геннадий, кое-как расположив руку между тарелок. — И что же ты хочешь тогда от меня?

— Я не знаю, что мне с этим всем делать. Я чувствую, он меняет меня.

— В каком смысле?

— Ты думаешь, как я тебя нашёл?

— Как?

— Во мне начинает расти какая-то сила. Мне это не очень нравится. И я не знаю, как дальше быть.

— Вот дела, — произнёс Монахов, бинтуя руку полотенцем. — Тут так сразу и не скажешь. У меня были кое-какие записи по этому поводу. Надо покопаться, возможно, что и прояснится. Но не сейчас. Сейчас голова просто лопнет от обилия событий и информации. Давай-ка спать. Можешь лечь в соседней комнате, а завтра на трезвую голову и подумаем.