Хранитель древностей - [30]

Потом ученый секретарь вызвала к себе профессора вторично, и тут началось самое безобразное. Она кричала, хватала и снова бросала на рычаг грохочущую телефонную трубку. Перед ней лежало личное дело Гаврилова с его новой автобиографией, и она раздраженно выхватывала то одну, то другую бумажку, махала ею перед его лицом и снова швыряла на стол. Она кричала, что отлично понимает, с какой целью все это сделано, что мы нарочно сговорились оклеветать коллектив библиотеки, но это у нас не пройдет, она пойдет и расскажет. В конце концов несчастного профессора почти замертво вытащили из ее кабинета.

С Корниловым все обошлось проще. Когда Аюпова начала кричать и махать перед его лицом трудовой книжкой, он вдруг встал с места, подошел к столу, вырвал у нее книжку из рук и вышел, хлопнув дверью.

Все это рассказал мне Корнилов, сидя против панорамы «Чудо XX века» и постукивая пальцами по столу.

– Вот так все и вышло, – окончил он. – Вот поэтому я и у вас.

– Ну что ж, – ответил я, – вышло неплохо. Посмотрим, что дальше будет. Утро вечера мудренее.

Но до утра мы не дождались: вечером в музей позвонили из редакции и попросили меня немедленно прийти в кабинет редактора. Я вошел и только что отворил дверь, как сразу увидел Аюпову. Она сидела в кресле нога на ногу и курила. На ней был ее постоянный черный костюм, та же юбка, похожая на брюки. На всю жизнь я запомнил ее узкое, прокуренное, желтое лицо, тонкие губы и жест – резкий, порывистый, отточенный, с которым она, далеко отставив острый локоть, выхватывала папиросу и, бросив что-то, снова закусывала ее. На протяжении разговора папироса эта все время гасла, и Аюпова, обдирая коробку, шумно чиркала спичками, ломала их и кидала прямо на стол.

Когда я вошел, она взглянула на меня и сразу же отвернулась.

– Ну, – сказал редактор обрадованно, – проходите, садитесь. Вы знакомы?

– Да, – ответил я, проходя и садясь. – Мы знакомы.

– Приходилось встречаться, – ответила Аюпова.

– Отлично, – сказал редактор, не замечая ее тона. – Тут вот какое дело…

Был он невысокого роста, плотный, смуглый, с круглым лицом и короткими мягкими висячими усами. И поэтому выглядел добрым и хитрым.

– Тут товарищ Аюпова недовольна нашей статьей, – продолжал он, смотря мне в лицо умными, смеющимися глазами, – напутали мы там много, заострили внимание не на том, на чем нужно. О редкостях расписали много, а работа коллектива библиотеки осталась в стороне.

– Ну как же в стороне, – пожал я плечами, – наоборот, мы написали, что книжный фонд огромный, а помещение маленькое, штата не хватает, и это тормозит работу.

– Поэтому вы и выдумали мне в помощь какую-то Попятну? – спросила Аюпова.

– А вот с Попятной, правильно, получился скандал, – сказал я редактору. – Нечего сказать, показали качество работы редакции, выдумали какого-то подпоручика Киже – товарищ Попятну. Кто за это будет отвечать?

– А автор, – любезно сказала Аюпова.

– Нет, нет, – быстро поднял руку редактор, – я уже вам говорил, товарищ Аюпова, что автор тут совершенно ни при чем, у него все правильно, это в типографии напутали. Мы этот случай будем еще обсуждать на летучке. Кто прошляпил – тот и ответит. Рублем ударим…

Аюпова взглянула на меня и провела дрожащей рукой по спинке кресла. И тут вдруг непонятное бешенство овладело мной. У меня его не было раньше – это она передала мне свои чувства. Я физически чувствовал, как она кипит, как все в ней прыгает и дрожит, как на раскаленной сковородке. И мне хотелось поддать жару еще, довести ее до полной истерики, до крика. Я мгновенно возненавидел ее всеми клеточками тела и стал сдержанным и точным.

– И вообще, товарищ редактор, – сказал я таким обычным тоном, как будто ровно ничего не случилось и никакой Аюповой вообще не было в кабинете, – надо на будущее ввести такое железное правило – автор обязательно должен читать корректуру.

– Да, есть такое правило у нас, есть, – страдальчески поморщился редактор. – Когда можем, посылаем, конечно. Но беда в том, что мы – ежедневная газета и потому исключений у нас в работе всегда будет больше, чем правил. Ну, вот, например, внезапно летит из номера какой-то материал, ночной редактор лезет в загон, хватает, скажем, вот вашу статью, считает строчки, урезает сколько надо и сует ее в полосу. Ну, какая же тут к бесу авторская корректура? Да и где он, автор-то? Из постели я его, что ли, тащить буду?

– Вот так и появляются всякие Попятны, – сказал я нравоучительно и услышал за собой тонкий певучий звон – это Аюпова рванулась на кресле.

– Не в Попятной дело в конце концов, – крикнула она и, выхватив папироску, с размаху бросила ее так, что она прилипла к стеклу. – Дело в том, что нечего было разводить сенсацию, – (она так и сказала – «разводить сенсацию»), – что это вам, Америка? Придумали, чем удивить советского человека – пятнадцатый, шестнадцатый века, Галилей, инквизиция. Нет, не этим советский человек интересуется. А то, что работу библиотеки определяют не тем, сколько она собрала изданий пятнадцатого или шестнадцатого века, а как обслуживает своих читателей. Это вы забыли? Как об-слу-жи-ва-ет! А вы за сенсацией погнались, за с-е-н-с-а-ц-и-е-й! Эх!