Хранить вечно - [91]

Шрифт
Интервал

Подобная работа не могла вполне удовлетворить Порфирия Григорьева. Парторг экспедиции потому и отправился в столь далекий и трудный путь, что стремился приложить свою энергию к делам крупного масштаба и широкого размаха, требующим полной отдачи сил и способностей, хотя не гнушался и мелких, будничных дел.

Где-нибудь на поле боя или в колымской тайге перед Порфирием открылось бы куда больше возможностей развернуть свои организаторские способности и проявить решительность. Но гражданская война уже давно кончилась, новых военных конфликтов после КВЖД еще не предвиделось, а Колыма еще не начиналась… Вот и приходилось пока ограничиваться организацией лекций и бесед, выпуском стенгазеты, устройством шахматных баталий — всем тем, что позволяло держать участников экспедиции в курсе событий, готовить их к тому, что предстояло встретить на Колыме, и поднимать их настроение.

Первый вечер в море ознаменовался посрамлением «бородачей». Сначала они сражались в преферанс друг с другом — Берзин, Лапин, Рылов и Балынь. Потом это надоело, и Эдуард Петрович бросил вызов молодежи.

За ее честь уполномочили постоять Соловейчика: он среди безбородых был единственным, кто имел некоторое представление о преферансе.

Его предупредили:

— Покажи этим дедам. Попробуй только проиграть!

Балынь освободил место Иосифу. Поле битвы — два привинченных к полу столика — окружили болельщики. Каждый считал долгом вставить словечко, чтобы сбить спесь с «бородачей». Атмосфера накалилась до предела.

Соловейчик и сам не поверил тому, что после двухчасовой игры он оказался победителем.

Долго не расходились из кают-компании. В шахматном турнире чемпионом тоже стал Соловейчик, и рядом со стенгазетой появилась турнирная таблица.


Жизнь на корабле шла своим чередом. В кают-компании было весело и уютно, лился мягкий свет из-под матовых абажуров. В квадратные иллюминаторы заглядывало бегущее темное море, словно подсвеченное изнутри яркой голубизной.

Было уже совсем поздно, когда Фейгин вышел на палубу. Отсюда не хотелось уходить. Море в полумраке горело. Льдины, расколотые форштевнем, излучали зеленоватый фантастический свет.

Чудесное свечение искрилось в глазах, и темневшую у борта фигуру, казалось, окружало фосфорическим ореолом. Фейгин решил записывать все. Пусть он останется незаметным рядовым, но сохранит память о событиях, свидетелем и участником которых стал.

Утром следующего дня капитан провел на карте в кают-компании первую красную черту и записал координаты: «11 января, 7 часов 00 минут. Широта 44-20. Долгота 136-36,5».

В тот же день Карл Калнынь начал свой дневник. Тяжелое настроение, не покидавшее его с тех пор, как он расстался с женой и дочерью, постепенно рассеивалось под впечатлением удачно начатого рейса. Через иллюминатор он посматривал на зеленую волну, проносившуюся у борта, и писал, то и дело поправляя сползавшие на нос очки:

Мария! Я хочу говорить стихами, перефразируя строки поэта:

Мария, милая Мария,
Мне очи ясные твои,
Твои мне взгляды огневые —
Как слезы первые любви.

Но я не умею писать стихи и пишу дневник, посвященный тебе и Кузнечику. Она будет читать его, когда станет большой.

Береги ее!

11 я н в а р я.

Милая Мария! Уже второй день, как я качаюсь на морских волнах. Когда только еще начало светать, мы вышли в открытое море, посылая последний привет бледно мерцающим огням маяков на берегу… Суждено ли нам еще увидеть этот берег?.. И когда это будет? Стою на капитанском мостике, душа переполнена, но поделиться не с кем. Чувствую себя одиноким, и поэтому немного грустно. Справа — все еще берег, слева — необозримая даль… Первый раз в жизни довелось увидеть тюленей. Их было много на льдинах. С приближением корабля они исчезали, только один подпустил совсем близко. Можно было ясно видеть его глаза, усатую морду…

Вошел Эпштейн, сосед Калныня по каюте, нечаянно взглянул на первую страницу дневника и решил, что сегодня тоже сядет за письмо Белле.

А Калнынь продолжал:

Около 12 часов льды кончились. Погода чудесная. Солнце. Многие ходят по палубе в одних гимнастерках. Море совсем спокойное. Только сегодня в 9 часов начало качать… Погода все еще теплая, как летом. У меня весь день открыт иллюминатор…

И Эдуард в своей каюте тоже писал Элит и тоже смотрел на море. До восхода солнца вода отливала сталью, совсем как на Каме. Он вспомнил о непрочитанном журнале и, закончив письмо, перелистал «Огонек».

Серая, невзрачная бумага… Когда его выпустили? 20 ноября 1931 года. Тогда еще не успели получить вишерскую. А как радовались журналисты и писатели, как приветствовали вишерцев на вечере, устроенном в их честь в редакции «Огонька». Чествовали как героев.

Это все Борис Левин. На Вишере не нашел нужных слов, а в Москве рассказал о строителях Михаилу Кольцову такое, что тот срочно созвал пресс-конференцию.

А вот и очерк о них, о вишерцах… Десять фотографий. Фотопанорама лесной биржи. Там, где раньше медведи удили рыбу. Главный корпус комбината… Зал бумажной машины… И люди, которые все это построили. Его портрет… В солдатской гимнастерке с петлицами без знаков различия и в фуражке со звездой. Алмазов, Лифшиц, Мордухай-Болтовской, Максов, Пемов — эти приедут на Колыму, дали слово. Инженеры Соколовский, Вейнов, Заборонок… Лучшие ударники Борисов, Власенко… Может, и эти приедут.


Рекомендуем почитать
Лытдыбр

“Лытдыбр” – своего рода автобиография Антона Носика, составленная Викторией Мочаловой и Еленой Калло из дневниковых записей, публицистики, расшифровок интервью и диалогов Антона. Оказавшиеся в одном пространстве книги, разбитые по темам (детство, семья, Израиль, рождение русского интернета, Венеция, протесты и политика, благотворительность, русские медиа), десятки и сотни разрозненных текстов Антона превращаются в единое повествование о жизни и смерти уникального человека, столь яркого и значительного, что подлинную его роль в нашем социуме предстоит осмысливать ещё многие годы. Каждая глава сопровождается предисловием одного из друзей Антона, литераторов и общественных деятелей: Павла Пепперштейна, Демьяна Кудрявцева, Арсена Ревазова, Глеба Смирнова, Евгении Альбац, Дмитрия Быкова, Льва Рубинштейна, Катерины Гордеевой. В издание включены фотографии из семейного архива. Содержит нецензурную брань.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Альтернативная история Жанны д’Арк

Удивительно, но вот уже почти шесть столетий не утихают споры вокруг национальной героини Франции. Дело в том, что в ее судьбе все далеко не так однозначно, как написано в сотнях похожих друг на друга как две капли воды «канонических» биографий.Прежде всего, оспаривается крестьянское происхождение Жанны д’Арк и утверждается, что она принадлежала к королевской династии, то есть была незаконнорожденной дочерью королевы-распутницы Изабо Баварской, жены короля Карла VI Безумного. Другие историки утверждают, что Жанну не могли сжечь на костре в городе Руане…С.Ю.


Генерал Том Пус и знаменитые карлы и карлицы

Книжечка юриста и детского писателя Ф. Н. Наливкина (1810 1868) посвящена знаменитым «маленьким людям» в истории.


Барков

Самый одиозный из всех российских поэтов, Иван Семенович Барков (1732–1768), еще при жизни снискал себе дурную славу как автор непристойных, «срамных» од и стихотворений. Его имя сделалось нарицательным, а потому его перу приписывали и приписывают едва ли не все те похабные стишки, которые ходили в списках не только в его время, но и много позже. Но ведь Барков — это еще и переводчик и издатель, поэт, принимавший деятельное участие в литературной жизни своего времени! Что, если его «прескверная» репутация не вполне справедлива? Именно таким вопросом задается автор книги, доктор филологических наук Наталья Ивановна Михайлова.


Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания и анекдоты

Граф Ф. Г. Головкин происходил из знатного рода Головкиных, возвышение которого было связано с Петром I. Благодаря знатному происхождению граф Федор оказался вблизи российского трона, при дворе европейских монархов. На страницах воспоминаний Головкина, написанных на основе дневниковых записей, встает панорама Европы и России рубежа XVII–XIX веков, персонифицированная знаковыми фигурами того времени. Настоящая публикация отличается от первых изданий, поскольку к основному тексту приобщены те фрагменты мемуаров, которые не вошли в предыдущие.


Моя неволя

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.