Хранить вечно - [81]

«Интеллидженс сервис», не замедлив воспользоваться случаем, обратила и сюда щупальца, глаза и уши. Тут не нужно было искать и щелей: приехали вполне официально, по визам, как инженеры компании.

«И теперь, конечно, агенты опять здесь, — подумал Эдуард. — На место тех, которые провалились, когда я еще работал в Москве, наверняка приползли новые».

Берзин присматривался к людям в мохнатых шапках, медвежьих полушубках и собачьих унтах. Они прохаживались по платформе, попыхивали сигарами, поблескивали роговыми очками и не обращали внимания ни на мороз, ни на приезжих. «Обжились, чувствуют себя как дома», — отметил Берзин.

Англичане между тем деловито наблюдали, как бородатые русские мужики с винчестерами грузили в почтовый вагон маленькие тяжелые цинковые ящики. «С золотом, добытым под их руководством, — догадался Берзин. — С золотом, половину которого они скрыли в тайниках».

Он внезапно поймал на себе пристальный взгляд одного из чужеземцев. Что-то знакомое заметил Берзин в лице человека с коротко подстриженными черными усиками.

Он силился припомнить, что именно, но не мог. Начинает сдавать цепкая память или просто показалось, будто видел где-то холодное, надменное лицо? И глаза, в которых змеится затаенная издевка. Мало ли он видел их в поездках по заграницам.

Чепуха! Нервы сдают, а не память, товарищ чекист. Чего доброго, начнут мерещиться шпионы за каждым углом.

Были уже такие случаи у сослуживцев. Принимались следить друг за другом и доходили до того, что начинали не доверять самим себе. Нервотрепка и предельное напряжение сил до всего могут довести. Человек не машина…

Отдыхать надо. Умеет ведь отдыхать Ян Рудзутак, сохранивший бодрость и необыкновенную энергию, выдержку и душевное равновесие, ясный ум и прозорливость после стольких лет жандармской слежки и каторги.

Нет, недаром Ян каждый отпуск тянул его к себе на дачу. Там, в Перхушкове, они часами сражались за биллиардом, не желая уступать друг другу первенства на суконно-зеленом поле битвы, и сокрушались, как дети, когда проигрывали.

— Отдохнем, что ли? Тут должен быть недурной ресторан, — будто подслушал мысли Эдуарда «адмирал» Лапин. — До отхода поезда сорок минут. Отведаем сибирских пельменей…

«Адмирала» меньше всего интересовал отдых: в этом он не очень себя ущемлял. А знаменитые сибирские пельмени привлекали возможностью «хватить по маленькой», как он выражался, прополоскать глотку по доброму морскому обычаю.

Берзин почти не пил сам и не слишком одобрял подобного рода обычаи. Но на этот раз предложение неожиданно пришлось всем по душе, и все охотно пошли за «адмиралом».

Пуллериц тоже не был поклонником спиртного и считал его абсолютно противопоказанным человеческому организму, но хотелось укрыться от лихой иркутской погоды. Спрятаться от нее в вагон не позволяло самолюбие: остальные стояли на платформе, а в выносливости он не должен уступать никому.

В ресторане, который «адмирал» разыскал быстро, больше половины столиков занимали англичане. Они размеренно и с явным удовольствием тянули русскую горькую, и Эдуард Петрович изредка ловил на себе их косые взгляды. Или, может, снова показалось, что кого-нибудь из этих джентльменов интересует его особа?

Против обыкновения Берзин выпил не одну, а три рюмки и этим подбодрил «адмирала». Тот основательно налег на водку, не обращая внимания на отчаянные протесты Пуллерица, и после каждой рюмки ловко бросал в рот горячие пельмени.

Лишь когда осовевший «адмирал» дал маху и пельмень, сорвавшись с вилки, застрял в пышной бороде, Эдуард Петрович решительно отодвинул от него графин. Ни новые эффектные тосты, предложенные Лапиным, ни жалобные взгляды и робкие просьбы: «Еще бы хоть одну-единственную!» — не возымели действия. Берзин был неумолим.

Брат «адмирала» — Густав Лапин не отставал от Эрнеста, и нельзя было больше давать им поблажки.

Эпштейн, как и Пуллериц, совсем не пил: даже одна рюмка могла обострить язву желудка. Чтобы не терять зря времени, он извлек фотоаппарат, с которым всю дорогу не расставался, и сделал несколько снимков. Сидевших против него «адмирала» и Калныня он запечатлел в тот момент, когда они чокались стаканами. Калнынь пил мало, как и Берзин. Карл во всем предпочитал умеренный образ жизни, и Лев Маркович это знал.

«Все-таки пусть потом оправдывается перед своей Марией, — улыбнулся Эпштейн. — Соседство уличает».

Но улыбка сразу же погасла, когда он вспомнил о Белле. Жена не смогла проводить его в Москве: заболела.

Как она теперь? Как сын? Лев Маркович помрачнел от тревожных мыслей и лишь из вежливости поддерживал общий разговор.

Перрон опустел. Дежурный дал отправление. Берзин на ходу вскочил в вагон. Первым, что бросилось в глаза в купе, был его собственный чемодан-портфель желтой кожи. Он лежал не совсем так, как его оставил Берзин, а был сдвинут с места. Чуть-чуть, всего на какие-нибудь два-три сантиметра… Но и это не ускользнуло от наметанного взгляда Берзина. Кто-то побывал в купе! Ведь оно было заперто! Что за дьявольщина?

Берзин быстро проверил содержимое портфеля, вытащив книги и бумаги. Все было на месте, и все цело. Захваченный из Москвы и еще не прочитанный номер «Огонька» с очерком о Вишере, книги Карпинского, Богдановича, Мейстера, Солдатова, Данна о золоте… Докладные записки и справки Билибина о колымских золотых месторождениях… Разная пустячная переписка…