Хранить вечно. Дело № 2 - [5]

После того, как рассосался первый приступ ликования (как же, оружейная легенда — и у меня в руках!), я испробовал «Томми-ган» в деле — и тут-то восторги мои несколько поутихли. Оружие было тяжёлым, громоздким, управляться с ним, имея в активе одни только физические возможности пятнадцатилетнего подростка было затруднительно. Я поинтересовался у инструктора, не найдётся ли в закромах диска на полсотни «маслят», а то и, чем чёрт не шутит, коробчатого магазина? Он посмотрел на меня с уважением и отправился за заказанным, а я, нащупав специальную защёлку, отсоединил от затыльника пистолета-пулемёта деревянный приклад. В таком «урезанном» виде и с облегчённым магазином «Томпсон» стал куда удобнее, и я провёл на стрельбище часа два, расстреляв не меньше полутысячи бочонков-патронов калибра 45 АКП. Под конец занятия кисти рук у меня ныли — отдача у «чикагской швейной машинки» была куда мягче, чем у той же «мосинки», но всё же ощущалась. Но я не унывал, тем более, что инструктор, впечатлённый моими успехами, пообещал принести на следующее занятие «Льюис» (знаменитую «самоварную трубу), новейший чешский ручной пулемёт ZB vz. 26, прародитель британского «Брена», а так же «окопную метлу» — американский армейский дробовик «Винчестер» М97.

…На обед я явился чисто отмытым (иначе несговорчивый дэчеэска попросту не пустил бы в столовую) но всё равно распространял вокруг острые запахи сгоревшего пороха и ружейной смазки. Парни, с завистью косились на меня, с трудом удерживаясь от расспросов -приставать с ненужными разговорами к спецкурсантам не рекомендовалось. Я же торопливо хлебал борщ и прикидывал, кого же из нас всё-таки готовят, экспертов по парапсихологии или боевиков-экстрасенсов? По всему пока выходит второй вариант: парашютная подготовка, вождение автомобиля, знакомство с иностранными образцами оружия — всё это в сочетании с файерболами и прочими «сверхспособностями» наводит на очень, очень определённые мысли.

III

Первое ощущение — боль в груди. Не острая, разрывающая сердечную мышцу, как предупреждал Давыдов, испытавший эту боль в последний момент перед «переносом». Нет, здесь была другая — ползучая, отдающаяся по всему телу, пульсирующая тёмно-багровыми вспышками под веками в такт биению сердца. А ещё — ледяной холод, крадущийся вверх от кончиков пальцев, будто их зачем-то окунули в ведро с колодезной, только что набранной водой. Вот холод доползает до локтей, потом до плеч, проникает в грудную клетку, и…

Всё прекратилось разом: и холод, и пульсирующие в крепко зажмуренных глазах вспышки. И даже боль куда-то ушла — так, осталось что-то сосущее, тянущее в подреберье. «Кикимора под порогом завелась» — говорила старуха, в чьей халупе они скрывались несколько дней подряд, когда готовили выступление против петлюровцев. Дело было в Жмеринке, в девятнадцатом году, и его, помнится, поразила эта совершенно русская, деревенская баба, ветрами Гражданской войны занесённая с двумя малолетними внуками в еврейскую слободу, и вполне там прижившаяся.

…в самом деле — откуда кикиморы в Жмеринке?..

Потом ушла и кикимора, и больше никто не пытался присосаться к его подреберью. Яша для пробы пошевелил кончиками пальцев — они вообще есть или нет? Пальцы нашлись, и, кажется, были целы, давешний ледяной холод их пощадил. И только тут он сообразил, что сидит, закрыв глаза, и почему-то никак не решается их открыть.

…Ну, хватит трусить! Ясно ведь, что он просто трусит, боится увидеть перед собой мордоворотов в фуражках с малиновыми околышами. Лучше уж пусть будет кикимора…

Ни кикиморы, ни сотрудников ГПУ в комнате не оказалось. Не было и Гоппиуса в его вечно замызганном халате, зато сама лаборатория явственно ужалась: потолок опустился, стены сдвинулись, бетонный недавно пол теперь был покрыт пёстреньким линолеумом. А вот приборов прибавилось, и они сильно изменились: вместо железных ящиков с круглыми латунными шкалами и чёрными эбонитовыми рукоятками плоские панели, усеянные россыпями крошечных разноцветных светящихся точек. Лампочки? Но разве бывают лампочки размером чуть больше спичечной головки?

Шкалы на панелях тоже имелись — но не круглые, снабжённые металлическими стрелками, а прямоугольные, равномерно флуоресцирующие бледным голубым, зелёным или жёлтым светом. На них сменяли друг друга чёрные цифры, составленные из угловатых палочек. Их перемигивание сопровождалось тонкими ни на что не похожими писками и бульканьем — Яша затруднился бы сказать, кто или что может издавать такие звуки?

А прямо перед ним, на непривычного вида столике с колёсиками пристроился странный агрегат. Более всего он походил на альбом или книгу — плоскую, большого формата, распахнутую посредине так, что корешок стоял торчком, демонстрируя разворот страниц. Только вот страниц никаких не было: на внутренней стороне «корешка», обращённой к Яше, имела место плоская стеклянная пластина — экран, по которому разбегались яркие разноцветные загогулины и колонки цифр. Нижняя же сторона предстояла из себя клавиатуру, отдалённо похожую на те, которыми снабжены пишмашинки системы «Ундервуд». Только клавиши были здесь не круглые, на гнутых стальных рычажках, а плоские, прямоугольные, утопленные прямо в несуществующую страницу. Из боковой панели «книги», усеянной крошечными замысловатой формы углублениями, выходит жгут проводов и змеится по полу за спинку кресла.