Храмовый тигр - [23]

Проказа, самая ужасная и заразная[17] болезнь на Востоке, очень широко распространена в Кумаоне, и особенно в Алморском округе. Люди здесь — фаталисты и смотрят на эту болезнь как на Божью кару, поэтому пораженных недугом не изолируют и никаких мер против заражения не принимают. По этой причине староста и не счел нужным предупредить меня, что в выбранной мною комнате в течение ряда лет жил прокаженный. В то утро я оделся очень быстро, и, как только появился наш проводник, мы оставили деревню.

Мне часто приходилось бывать в Кумаоне, и я всегда боялся заразиться проказой, но никогда не испытывал такого страха перед этой болезнью, как после ночи, проведенной в комнате этого бедняги. У первого же ручья я велел остановиться. Слуга приготовил мне завтрак, мои люди тоже поели. Затем я попросил их выстирать подстилку и разложить на солнце постельные принадлежности, а сам достал кусок карболового мыла и спустился к небольшому водоему, окруженному высокими скалами. Сняв с себя всю одежду, я выстирал ее и разложил на камнях. Оставшимся мылом я помылся с таким усердием, с каким не мылся никогда прежде. Через два часа, испытывая волчий аппетит, я вернулся к месту стоянки. Одежда после «суровой» обработки коробилась, зато я снова почувствовал себя чистым.

Наш проводник был человеком низенького роста (около четырех футов шести дюймов), с большой головой, покрытой копной волос, туловищем, напоминавшим бочку, и с короткими ногами. Он был очень немногословен. В ответ на мой вопрос, предстоят ли нам трудные подъемы, он коротко ответил «нет» и повел нас вниз по очень крутому склону. Вместо того чтобы, как я надеялся, долиной пройти к скале, он, не вымолвив ни слова и даже не повернув головы, пересек открытое пространство и устремился на холм в противоположной стороне долины. Этот холм, очень крутой и поросший густым колючим кустарником, был к тому же покрыт рыхлым гравием, что еще больше затрудняло подъем. А солнце уже стояло над головой и припекало вовсю. Поэтому, когда мы достигли вершины, пот лил с нас ручьями. Наш проводник, чьи ноги, по-видимому, были созданы для лазанья по горам, не выказывал ни малейшей усталости.

С вершины мы увидели еще два высоких холма, которые, по словам проводника, нам предстояло одолеть прежде, чем мы достигнем реки. Панва, несший сверток с подарками для семьи и тяжелое темного цвета пальто, вручил последнее проводнику и сказал, что, поскольку он заставляет нас взбираться на все холмы Кумаона, пусть дальше несет его сам. Оторвав кусок веревки, сплетенной из козьей шерсти и обмотанной вокруг его тела, проводник сложил пальто и привязал себе на спину. Мы дважды спускались и взбирались на холмы, пока наконец вдали, в глубокой долине, не увидели реку. До сих пор мы пробирались по нехоженым местам, не встречая ни единой деревни, теперь вышли на узкую тропу, которая вела прямо к реке. Чем ближе мы подходили к реке, тем сильнее я беспокоился. Тропа на нашем и на противоположном берегу указывала, что здесь имелся брод, но река разлилась и переход через нее казался очень рискованным. Проводник, однако, заверил нас, что опасаться нечего, и мы с Панвой, сняв башмаки и носки, взявшись за руки, вошли в воду. Река имела ярдов сорок в ширину, и, глядя на ее сильно рябившую поверхность, я подумал, что у нее каменистое дно. Мое предположение подтвердилось: я несколько раз больно ушиб пальцы ног о камни. Осторожно ступая, чтобы нас не снесло течением, мы выбрались на другой берег.

Наш проводник вошел в реку следом за нами. Оглянувшись, я увидел, что он находится в затруднительном положении: вода доходила нам немного выше колен, а ему — по пояс, но, достигнув самого бурного места, он не стал поворачиваться спиной к потоку, чтобы двигаться, подобно крабам, боком. В результате течение сбило его с ног, и он оказался под водой. Я был бос и не мог ступать по острым камням, но Панва — для него острые камни не препятствие — бросил свой сверток и опрометью кинулся берегом к тому месту, где ярдах в пятидесяти ниже по течению возле большого выступа скалы, вдававшегося в реку, начиналась бурная стремнина. Добежав до мокрой, скользкой скалы, Панва лег на нее и, когда тонущий проводник проносился мимо, схватил его за длинные волосы и с огромным трудом втащил на скалу. Они подошли ко мне (проводник походил на мокрую крысу), и я поздравил Панву с благородным и храбрым поступком: рискуя собственной жизнью, он спас этого коротышку. Поглядев на меня с удивлением, Панва сказал:

— Я хотел спасти не его, а свое новое пальто, которое привязано к его спине.

Как бы то ни было, трагедию удалось предотвратить. После того как остальные, держась за руки, благополучно перешли реку, я решил дальше в тот день не идти и переночевать тут же на берегу. Деревня Панвы находилась в пяти милях вверх по реке, и он ушел, прихватив с собой проводника, который не отваживался вторично пересечь реку.

3

На следующее утро мы отправились на поиски Саноули, где леопард убил свою последнюю жертву. Поздним вечером того же дня мы оказались в широкой открытой долине и, поскольку нигде поблизости не видно было жилья, решили заночевать под открытым небом. Мы находились в самом сердце владений людоеда и провели беспокойную ночь на холодной сырой земле. Назавтра около полудня мы добрались до Саноули. Жители этой маленькой деревеньки очень обрадовались нам и охотно предоставили моим людям комнату, а мне — неогороженный помост под тростниковой крышей.