Храм Василия Блаженного - [17]

Наташа, студентка библиотечного техникума, приехавшая к матери на каникулы, исподтишка разглядывала экзотическое Васькино одеяние, расползающийся на животе халат, едва доходивший ему до колен, на смешного крокодила на задних лапах и с синим языком, на могучие, кривые и ужасно волосатые ноги с громадными босыми ступнями.

- Наташа! - постучала карандашом по столу мать. - Ты его смущаешь.

- А я что? - таким же сердитым шепотом отозвалась дочка. - Я ничего. Чего это он так смешно вырядился? Он что - ориентацию поменял, да?

- Какую ориентацию? - не поняла мать. - Он прекрасно ориентируется, и вполне соображает...

- Какая ты скучная, мам, я же не про это, я про сексуальную ориентацию спрашивала.

Мать даже книгу выронила.

- Господи! Не успел ребенок от дома на два шага отойти, а уже только и разговоров, что о сексе. И где только нахваталась? Ты бы так в техникуме знания нахватывала.

- Мам! Да сейчас про секс любой первоклашка все знает.

- Вот-вот, оно и видно, что про это вы все знаете, а писать грамотно забыли научиться. Это вот что за слово такое - "околологический"? заглядывая в карточку, заполненную дочкой, спросила Нина Петровна.

- Где? - вскинулась дочь, заглядывая матери через плечо. - Значит, так на книжке написано. Я что, сама, что ли, названия придумываю? Я с обложек списываю.

- На обложке написано - "онкологический"! Не Васю надо рассматривать, а писать внимательнее.

- А что? Вася очень даже ничего, - озорно хихикнула дочка, - смотри, какие плечищи!

- Вот егоза! - усмехнулась мать. - Пиши, давай, озорница.

И они углубились в работу. Скучную и кропотливую работу библиотекаря: формуляры, реестры, карточки, картотеки, описи...

Наташа старательно писала, склонив голову набок, как первоклассница, даже кончик языка прикусила.

Глядя на дочку, вспомнила Нина Петровна, как приехала сюда работать с молодым мужем. Он - учитель, она - библиотекарь. Как радовались они всему, что с ними происходило в новой, взрослой и самостоятельной жизни, самостоятельной работе, собственному дому, который им выделил поссовет, как молодым специалистам, пообещав квартиру в строящемся кирпичном доме. Конечно, она понимала, что все эти льготы касались прежде всего ее мужа, молодые учителя, как правило, в поселке не задерживались. Отрабатывали положенное и перебирались в Рязань, Владимир, а то и в Москву.

Радовались Нина Петровна с мужем новой школе, выстроенной в поселке, а вернее - всем поселком. Это была по-настоящему народная стройка. Каждый житель хоть что-то сделал на строительстве, хотя бы мусор строительный убирал. И школа получилась - на загляденье, из обкома начальство приезжало школу смотреть. И как вовремя школа подоспела! Как раз дочке в первый класс идти. А отцу - в последний.

Через неделю-другую он должен был уехать. Без Нины Петровны и без Наташи, родившейся в поселке. Все тихие слезы по этому поводу были выплаканы, все слова, и злые и добрые, были сказаны. Остались усталость, пустота, безразличие и тихое желание, чтобы все это поскорее закончилось.

Сидела в тот вечер Нина Петровна дома у стола, под лампой настольной, подшивала воротничок кружевной к школьному платью дочки. Муж лежал на кушетке, прикрыв лицо газетой. То ли дремал, то ли думал о чем-то своем. Наташа играла в уголке в куклы, посадив их за столик, кормила горошинами, которые старательно накладывала им в тарелочки.

Нина Петровна отложила шитье, устало сказав Наташе, что пора спать, завтра рано вставать в школу.

- Ура! В школу! - обрадовалась Наташа, забыв на минуту о домашних неприятностях, но заглянула в заплаканное мамино лицо, вздохнула, и молча пошла умываться...

Нина Петровна спала на кровати, а муж - на кушетке. Именно он первый услышал среди ночи Наташины всхлипы. Когда Нина Петровна подбежала к дочкиной кровати, муж уже сидел на краешке, держа дочку на коленях. Она плакала негромко, задыхалась, лицо отекло и приобрело синеватый оттенок. После кратких вопросов выяснили, что играя в куклы она засунула себе в нос горошину и забыла об этом. Твердая горошина за ночь разбухла и стала перекрывать ей дыхание. Мать и отец светили в нос лампочкой, пытались извлечь горошину, но все тщетно.

Завернув Наташку в одеяло, кое-как одевшись сами, помчались к Полине Сергеевне, с Наташкой на руках. Та попробовала извлечь горошину тонким пинцетом, но у нее тоже ничего не получилось. Стали созваниваться с районной больницей, но как назло что-то случилось с телефоном.

Нина Петровна совсем потеряла голову, столько несчастий сразу обрушилось на нее. На нее, для которой жизнь была радостью и праздником. Она плакала, суетилась и только всем мешала. Отец встал и взял дочку.

- Вы дозванивайтесь до больницы, - сказал он. - А я побегу, соберу Наташку, забегу заодно к Тарасу Мироновичу, если не дозвонитесь, он нас отвезет в район, у него "газик".

И ушел. Нина Петровна, отстранив Полину Сергеевну, сама села вертеть диск телефона, не в силах вынести бездействия. И только в трубке, после долгого молчания и зловещей тишины, послышались, наконец, шорох, треск и отдаленные гудки, как двери распахнулись.