Храм Согласия - [79]

Тугодумы были Горюновы, только и всего. Они просто еще не решили, что делать им с Витей-фельдшером. Тот даже хотел смыться в областной центр, но заводское начальство его не отпустило, не отдало ему никаких документов, в том числе паспорта, который он сам сдуру сдал когда-то на хранение в заводскую канцелярию, в сейф. Заводское начальство можно было понять, они даже не стали докладывать о просьбе фельдшера Семечкину: где взять другого фельдшера? Негде. Хотя по штату в таком поселке и врач полагается, хотя бы один, как минимум. Война закончилась, а мирная жизнь еще не наладилась, все жили надеждами на будущее, что в России дело привычное от века!

В среду 9 января 1946 года Иван Ефремович Воробей позвал в баню Алексея Половинкина. В три часа пополудни, пасмурным днем на грани раннего зимнего вечера, они и поехали на линейке Воробья – старались успеть к пересменке на комбикормовом заводе, к тому времени, когда моечное отделение и парилка были еще мужскими.

День стоял серенький, но видно было еще хорошо: и поселок с его почерневшими от осенних дождей домами, и петляющую с той стороны, за кладбищем, речку Сойку с ее темными водами, и само кладбище, плохо ухоженное, бедное, заросшее облетевшим к зиме кустарником.

– Надо бы тебе в учетчики перейти, Леша, – сказал Воробей.

– Зачем?

– Ну работа покультурнее, сколько тебе навоз грести!

– А мне нравится. С арифметикой у меня со школы неважно, а с коровами я душой отдыхаю – хороший народ.

Вдруг они услышали страшный крик, а там и увидели, как у кладбища, чуть в стороне от дороги, метрах в двустах впереди какие-то двое мужчин что-то делают с третьим, уже лежавшим на земле. На такие случаи жизни у Ивана Ефремовича был пронзительнейший милицейский свисток, в него-то он и засвистел. Как ни странно, мучители бросили свою жертву и неспешной трусцой убежали в сторону кладбища, а там и схоронились где-то в кустах среди звездочек и крестов.

На земле лежал Витя-фельдшер со спущенными до колен штанами и трусами, а посреди его ног торчал осиновый кол. Витя был без сознания, и от него пахло мочой.

– Так, Ефремыч, ты придерживай кол и живую ногу, а я подниму его на линейку, – буднично сказал Алексей.

Сказано – сделано. В последние недели Витя так исхудал от страха, что стал совсем легкий.

– Поехали, Ефремыч, в медпункт, но не гони! – приказал Адам.

Отец и сын Горюновы вышли на дорогу и не спеша двинулись следом за линейкой.

– Горюновы, – сказал Воробей. – Их расправа.

– Вот эти?

– Ну.

– Большие у Вити перед ними заслуги? – спросил Адам.

– Подходящие. Ивана дочка, а Петра, значит, сестра… Ну он попользовался и бросил, а потом абортнул ее неудачно, не понимаю я в этом деле, но она умерла.

– Наверно, матку проткнул или вычистил плохо, – сказал Адам. – А в общем, от абортов умирают редко, если делает специалист и в условиях хотя бы медпункта. Маловероятно. Если кустарно – другое дело.

– Может, выпимши был, – сказал Воробей.

– А он любитель?

– Не особо, но с кем не бывает. Ну а мать ее, Матрена, с горя померла – это точно.

– Странно, – сказал Адам, – у него такой богатый инструментарий в медпункте – позавидуешь! Считай, все есть. Не повезло девочке. – Адам снял с себя фуфайку и прикрыл обнаженную часть тела Вити-фельдшера.

Скоро они подъехали к проходной завода. Воробей пошептался с охранниками – один открыл им ворота, а второй побежал в сторону медпункта, куда они и повезли Витю-фельдшера. Едва они подъехали к медпункту, охранник вынес оттуда брезентовые носилки с металличе-скими ручками.

Охранник и Адам подняли Витю с линейки, положили на носилки, внесли в медпункт, в котором было тепло и чисто.

– Сразу на стол! – скомандовал Адам, и они с охранником ловко переложили Витю на покрытый коричневатой клеенкой оцинкованный стол для осмотра хирургических больных.

Помимо фельдшера в медпункте работала еще медсестра Надя-булка, но сейчас ее не было на месте, она уехала в областной центр за медикаментами и должна была возвратиться завтра.

Адам внимательно осмотрел внутренность стеклянного шкафчика с наклеенной бумажкой с надписью от руки: “Мидикаменты и инструменты”. Почерк был красивый, женский, наверное, медсестра постаралась. Не зря хвастался Витя своим медпунктом: и инструменты, и эфир, и маски, и новокаин, и другие лекарства были в достатке, почти как в маленьком госпитале.

Первым делом Адам взял из стеклянного шкафчика большие ножницы и разрезал Вите штаны, трусы, голенища сапог. Охранник помог снять Витину амуницию и аккуратно убрал все в уголок.

– В сени вынеси – воняет! – велел ему Воробей.

Охранник послушно выполнил его просьбу.

Адам крепко вымыл руки со щеткой и надел резиновые перчатки.

– Так, теперь давай его на бок, ноги подогни, култышку отстегни, брось, – командовал охранником Адам, даже и не присматриваясь к нему, какой он: большой, маленький, толстый, тонкий? – Так, спасибо, нормально. А ты, Ефремыч, придерживай конец кола, чтоб не давил в месте ранения. – Адам, не торопясь, обошел больного, как поле боя. Заглянул в зрачки – увидел, что они сильно сужены. Потрогал лоб – холодный, в испарине. А лицо серое-серое и заостренное – типичная картина. Потом он занялся главным: стал осматривать сантиметров восьми в диаметре осиновый кол и место, куда он вошел.