Храм на костях - [2]

— Не думаю, ваше святейшество. Самый умелый чревовещатель не может заставить мёртвое тело обнимать родных и плакать на их плече. Кроме того...

Бурхард умолк, испытующе глядя на папу. «Мне продолжать? — вопрошал этот взгляд. — Вы этого точно хотите?» Но Родриго, разумеется, хотел. Он уже был достаточно заинтригован: Бурхард достиг своего.

— Кроме того, — продолжал секретарь, немного понизив голос, — свидетели утверждают, будто глаза у Доминико Танзини разного цвета.

Они были вдвоём в кабинете, в конце скучного и утомительного рабочего дня, заурядного, наполненного рутиной. И Родриго не сдержался. Бурхард знал о нём, не всё, но достаточно; он знал, что глаза его святейшества папы Александра неспроста разного цвета, и что глаза его детей, Чезаре и Лукреции, отличаются той же особенностью вовсе не из-за того, что она передалась им от отца по наследству. Точнее, это было именно наследством, но не природного свойства. Какого именно, Бурхард не знал. Но и того, что он знал, было достаточно.

— Кто сказал? — прошептал Родриго. — Это точно? Ты уверен?

— Совершенно. Я нарочно задавал этот вопрос разным свидетелям в разных обстоятельствах, и от всех получил подтверждение. Один из них, впрочем, сказал, что точно видел, будто у брата Доминико глаза голубые. Однако было это, когда брат Доминико шёл по улице к ожидавшему его мёртвому телу. Когда он оказался над телом и стал читать молитву, глаза у него стали разными.

«У него есть предмет», — пронеслось в голове у Родриго, и он стиснул подлокотники кресла с такой силой, что перстни больно впились в пальцы. Невозможно. И с чего бы? Оттого только, что этот монах обладает невероятной способностью, оттого, что он разноглазый... Это ещё ничего не значит. Или значит? Не слишком ли странное совпадение? И всё же Родриго не мог поверить. Он жил в уверенности, что обладает уникальными, единственными в своём роде дарами, посланными, чтобы его семья вершила великие дела, меняя и перекраивая мир по своему разумению. Ему было всё равно, откуда происходили эти чудодейственные вещицы, кто создал их и отдал в его руки — бог, дьявол, наплевать. Он и его дети вот уже многие годы владели тремя серебристыми фигурками, и умело использовали их: Чезаре с помощью быка обрёл невероятную силу, Лукреция была неуязвима к ядам, а сам Родриго владел пауком — самым сложным, самым тонким из трёх предметов, требовавшим большой ловкости и деликатного подхода. Это были фамильные драгоценности Борджиа — больше, чем просто бесполезные побрякушки из золота и бриллиантов, то, благодаря чему они держали за горло всю Италию и весь христианский мир. И что же теперь получается? Что Борджиа вовсе не исключительны? Что есть кто-то ещё... какой-то жалкий, безродный монах, хуже того — францисканец, который вообразил, будто ему может быть дарована та же власть, что и папскому роду?!

Да уже одной этой наглости достаточно, чтобы превратить его из «белого» святого в «красного». Посадить на кол, содрать кожу и сжечь живьём.

— Ваше святейшество? — пробубнил Бурхард, и Родриго, очнувшись, разжал пальцы. Это удалось ему с некоторым трудом: он так долго просидел, в бешенстве терзая подлокотник и уставившись в одну точку, что кисть успела порядком онеметь.

— Да, — проговорил Родриго. — Ты прав. Всё это, по меньшей мере... любопытно. Нужно расследовать это дело. Аккуратно и без лишнего шума.

— Для такого случая необходим полномочный папский легат, — заметил секретарь. — Возможно, стоит отправить к Танзини вашего сына?

Чезаре? Родриго поморщился. Старший сын доставлял ему больше огорчений, чем радости. И хотя после гибели несчастного Хуана именно Чезаре принял жезл гонфалоньера папской армии (и весьма недурно с этим жезлом управлялся, стоит признать), Родриго так и не простил сыну, что тот сбросил кардинальскую шапку и отверг блестящую карьеру церковника, которую готовил ему отец. Чезаре должен был стать понтификом после Родриго, занять его место, сделать престол Святого Петра — чем дьявол не шутит? — наследственным, подобно светским монархиям Европы. У Родриго было столько планов! Но этот дерзкий мальчишка всё испортил. Он всегда был чересчур своеволен, но в последнее время стал почти совершено неуправляем. И Родриго нехотя признавал, что в этом есть доля его вины. Ведь это он подарил Чезаре фигурку быка, с которой тот почти не расставался несколько лет, прежде чем её разрушительное воздействие на его разум стало заметно. Да, Чезаре был силён, о его невероятных подвигах ходили легенды, враги трепетали перед ним, одно его имя нагоняло ужас на лучших воинов Италии. Но он сходил с ума, бедный мальчик. Припадки безумия начались в тот год, когда Лукреция имела глупость забеременеть от простолюдина — Чезаре убил беднягу на месте, и это стало первым шагом по дороге безумия. Три года назад Чезаре лично расправился с предателями в среде своих кондотьеров — оторвал голову Франко Орсини и некоторым другим. В буквальном смысле оторвал, повергнув в шок даже самого Родриго. Он становился неуправляем, его сын, он становился прямо-таки опасен для всех, кто окружал его, включая собственную семью. Родриго как мог мягко и деликатно попытался устроить так, чтобы Лукреция держалась от него подальше. Её новый брак способствовал этому — кажется, на сей раз девочка по-настоящему влюбилась, чему Родриго был только рад: ему нравился Альфонсо Арагонский. Но он опасался, как всё это воспримет Чезаре. Нет, Чезаре доверять нельзя. Он непредсказуем, а Родриго надлежит действовать осторожно, пока он не выяснит, действительно ли у Доминико Танзини есть серебристая фигурка, всегда холодная на ощупь.