Храм Фортуны II - [3]

Молодой офицер, с выражением недовольства и брезгливости на лице, заглянул через плечи стоявших перед ним. Он увидел небольшой холм из камней, под которым что-то слабо шевелилось. Потом движение прекратилось.

— А теперь посмотрите, с кем вы имели дело! — вдруг громко произнес сурового и аскетического вида мужчина и дал знак своим телохранителям разгрести курган.

По толпе словно пробежала дрожь, люди в ужасе отшатнулись. А молодой римлянин вдруг улыбнулся и нагнал своего товарища, который уже успел отдалиться на некоторое расстояние.

— Ну, что там? — спросил тот без особого интереса.

— Это была всего лишь собака, — с облегчением ответил юноша. — Наверное, бешеная.

И они двинулись дальше, тут же позабыв об увиденном.

А под грудой камней пораженные жители Эфеса действительно обнаружили огромного грязно-желтого пса с окровавленной оскаленной пастью, с которой на землю падали хлопья пены.

Люди молчали в изумлении. Лишь один из спутников Аполлония повернулся к нему.

— Кто это был, учитель? — тихо спросил он.

— Демон, — ответил философ. — Демон, который послал заразу на город.

— Мы убили его?

— Нет, — качнул головой Аполлоний. — Так просто его не убить. Видишь, он только сменил телесную оболочку и исчез.

— Но ты знаешь, кто он, где его искать?

— Да, — глухо сказал мудрец. — Это Шимон из Самарии, называемый Черным Магом...

Часть первая На всех фронтах

Глава I День пастухов

В год консульства Друза Цезаря и Норбана Флакка, в девятый день до июньских календ, уже с самого раннего — прозрачного и солнечного — утра в Риме царила праздничная атмосфера. И неудивительно — именно на этот день пришлись сразу три знаменательных события, наполнявших радостью сердца граждан и многочисленных гостей из провинций.

Испокон веков отмечали эту дату — двадцать первое апреля — италийские пастухи и скотоводы, воздавая таким образом честь Богине Палле, покровительнице их нелегкого труда. И сам праздник назывался Паллилии — День пастухов.

Но что еще более важно, в этот же самый день — правда, было это давным-давно — буйный Ромул, сын весталки Реи Сильвии, во главе вооруженного отряда (состоявшего преимущественно из пастухов) штурмом взял дворец царя Амулия, вернул незаконно отобранную власть своему деду Нумитору, а сам вместе с братом Ремом решил основать новый город.

Так возник великий Рим, и с тех пор каждый год двадцать первого апреля благодарные квириты чтили память своего прародителя.

Но сегодня — спустя семьсот шестьдесят восемь лет после того, как Ромул очертил плугом границы будущего города — к этим двум праздникам добавился еще и третий.

Вот Друз Цезарь, сын Тиберия, консул, устраивает для народа грандиозные игры и представления от своего имени и от имени брата Германика. Будут торжественные процессии, раздача хлеба и вина, гладиаторские бои и травля диких зверей, состязания колесниц в Большом цирке и выступления лучших актеров Империи в театре Помпея.

Скупой Тиберий, который терпеть не мог подобную, как он выражался, «показуху» и заискивание перед плебеями, скрепя сердце согласился все же на предложение сына. Что ж, сейчас у него были причины, чтобы забыть на время об экономии и швырнуть немножко золота на подачки римскому народу, всегда жаждавшему увеселений и подарков, panem et circenses — хлеба и зрелищ.

Да, Тиберий имел основания быть благодарным Богам-покровителям. Ведь еще недавно власть его выглядела столь непрочной и эфемерной, что трусоватый цезарь готов был даже отречься от нее, дабы сохранить жизнь и душевный покой. Восстали легионы на Рене и Данувии, грозя ввергнуть страну в хаос и открыть границы варварам; беглый раб Клемент, выдававший себя за внука Божественного Августа Агриппу Постума, собрал немалый отряд и готов был силой отобрать причитавшееся ему наследство, в самом Риме дерзкие язвительные сенаторы откровенно насмехались над тугоумным Тиберием, а люди на улицах свистели ему в спину и громко орали вслед: «Пьяница! Тиберий! Старый козел!»

Лишь железная воля его матери Ливии, вдовы Августа, и энергия преданного префекта преторианцев Элия Сеяна удержали тогда цезаря от позорного бегства и капитуляции. Что ж, теперь надо признать, что они были правы. Им пришлось пережить несколько дней панического страха, пришлось изо всех сил бороться со всепоглощающим отчаянием, но усилия не пропали даром и Боги олимпийские не оставили без защиты Тиберия и его сторонников.

Обстановка вдруг начала меняться с головокружительной быстротой. Сын цезаря Друз с помощью Сеяна и его гвардейцев неожиданно легко усмирил бунт в Далмации, Германик, верный своему гражданскому долгу, не бросил границу и привел войска к присяге на верность Тиберию, отряд мятежника Клемента (или же Агриппы Постума — какая теперь разница?) был разгромлен, а сам предводитель захвачен в плен и казнен; главу сенатской оппозиции Гнея Сентия Сатурнина бросили в тюрьму по обвинению в государственной измене, и остальные крикуны сразу же поутихли, а народу удалось заткнуть рот, оперативно выплатив завещанные Августом подарки.

Да, теперь Тиберий наконец-то мог вздохнуть свободно и почувствовать себя истинным повелителем Империи. Ради этого стоило раскошелиться. Так сказала ему императрица Ливия, а цезарь, по своему обыкновению, лишь молча кивнул и поплелся в библиотеку Палатинского дворца, где он любил проводить долгие часы вместе с самым близким ему человеком — астрологом Фрасиллом, копаясь в древних книгах и ведя философские диспуты.