Храм - [37]

Теперь можно было не церемониться — Н знал, что не нанесет ущерба изображению, но из уважения к мастеру довел работу до конца с прежней деликатностью.

По габаритам плитка точно соответствовала скрижали. Н попытался ее отделить, но сразу отказался от этого намерения. Во-первых, она была приклеена намертво; следовательно, те, кто ее устанавливал, имели в виду, что она должна здесь оставаться всегда. А во-вторых — в этом не было нужды: Н уже понял, что перед ним план храма. Всего лишь план… Тогда зачем его было прятать?… А затем, ответил себе Н, что именно в этом плане — ответ. Других объяснений он не видел.

Он поймал себя на том, что любуется плиткой. И было чем! Ее тон был мягок и тепл; он напоминал о человеческом теле, но при этом был энергетически щедр, что в настоящем теле встречается редко. Фактура линий несла в себе загадочную привлекательность. Вот так мы любуемся гармонией строк, написанных талантливым каллиграфом; или иероглифом, начертанным восточным мастером. Нам не важен его смысл; даже если мы его узнаем — это ничего не добавит к впечатлению. Истина — в самой графике. В энергии, которой она заряжена, которая пробуждает в нас забытые чувства. И заставляет действовать. Или одаривает покоем…

Слой глазури был очень толст, прозрачен, как вода в горном ручье, и являлся, по сути, увеличительным стеклом. И только благодаря этому (да и то — внимательно приглядевшись) Н заметил, что на плитке нанесен еще один план. Линиями тончайшими, почти паутинными. Планы не пересекались. Паутинный как бы дополнял основной план. Впрочем, это бессмысленно, понял Н. Но все становится естественным, если паутинный план принять за основной, а план храма — реализованным фрагментом грандиозного замысла.

Боже, как хорошо, когда в пустыне, в отчаянии, с которым уже нет сил бороться, вдруг обнаруживаешь: ты не один!..

Ну а я здесь при чем? В чем моя роль?

В идеальной линзе глазури была единственная вмятинка, а в ней — бордовый камушек, кристаллик граната. Все это выглядело очень естественно: как будто во время заливки глазури этот кристаллик упал откуда-то, да так оно мгновенно и застыло — и вмятина, и увязшая в ней красная крошка. Дефект, подчеркивающий совершенство.

А если это не дефект? Если это — указатель?

Н прикинул на плане, на какое место указывает кристалл. Выходило — это тот придел, в котором он только что поставил свечу перед иконой. Мало того, воспользовавшись увеличением, Н понял, что кристалл указывает на место возле наружной стены, то самое место, где он сидел…

Н возвратился в придел и осмотрелся в нем. Стена; пол; свод. Свод отпадал сразу: тайник должен быть под рукой. Стена тоже не вдохновила Н, хотя на крайний случай и ее следовало иметь в виду. Оставался пол. Он был сложен из разноразмерных плит. Но плиты не складывались в рисунок, в их разноразмерности не угадывалось специального замысла. Просто это был камень, добытый и разрезанный дедовским способом, не полированный, уложенный в пол, как легло. Возможно, придется обследовать каждый камень. Не беда: Н уже давно никуда не спешил, сейчас осознал это и подумал: до чего же хорошо…

Н подошел к войлоку, лежавшему перед иконой, и оттащил его в сторону. Во-первых, кристалл указывал именно на это место, а во-вторых, как гласит старая мудрость — искать следует там, где светло.

Открывшиеся плиты ничем не отличались от остальных. Н обстучал их черенком ножа — глухо. Осмотрел зазоры. Плиты были подогнаны столь плотно, что даже лезвие не входило. Зато Н обратил внимание на угол одной из них: он был измазан полустершейся шпатлевкой. Н поскреб ее ножом — обнаружилась едва заметная трещина. Ткнул в нее лезвием — вошло! Но поддеть угол не получалось. Н действовал деликатно; он никогда не рассчитывал на силу, в особенности, если работал инструментом; единственный инструмент, который готов принять бесконтрольное силовое воздействие — это кувалда, говаривал ему отец, все остальные инструменты рассчитаны на сноровку; вот и теперь, действуя ножом, как рычагом, Н был расслаблен всем телом, потому что сейчас именно оно слушало нож, оценивая растущее в нем напряжение: можно еще нажать, еще чуть-чуть… И угол сдвинулся! Неуловимо для глаза — но Н ощутил это! Значит, снизу камень ничто не держит, он не приклеен связующим раствором, он просто лежит… Что это означает — было ясно, уж куда яснее, но Н гнал от себя эти мысли. Он вдруг засуетился, из-за этого потерял точность и несколько минут возился, пока не выцарапал кусок плиты из пола. Плита лежала на песчаной подушке. Н выгреб немного песка, чтобы можно было просунуть пальцы под плиту, зацепил ее обеими руками… она поднялась удивительно легко. Н положил ее на соседнюю плиту, отошел к войлоку и опустился на него. Вот и все. Вот и все… Других слов у него не осталось. Да и нужны ли тут какие-то слова? И так все ясно. Вот и все… Он сидел расслабленный, бездумный, смотрел на огонь свечи, на песок, под которым долгие, долгие годы его ждали знаки его судьбы; даже на черного ангела взглянул, но без торжества и тем более без превосходства — только этого недоставало. Нет, он взглянул на ангела дружески, как бы говоря: ты на меня рассчитывал, и я тебя не подвел. Вот и все…