Храм - [2]

— Он у вас тоже самый лучший?

— Другой мне не подносят.

Она достала из маленькой сумочки от Диора свою визитку и положила перед ним. Полковник как-то нехотя взял ее, прочел — и вдруг все понял:

— Так вы дочь профессора?

Она кивнула.

— Это правда, что он лечил президента?

— Только консультировал.

— Тоже неплохо! — полковник засмеялся. — Страшно подумать, сколько завистников (пардон — врагов!) он заработал одним ударом… Какое счастье иметь такого отца!

— Он пропал, — сказала она.

— То есть?

Он отдал ее визитку майору, который поставил перед ней чай и вазочку варенья, и сделал знак: садись.

Она рассказала все, что ей было известно. Известно ей было немного, это она понимала. Что поделаешь, дети хуже всего знают именно своих родителей. Дети чувствуют их, как себя, а кто из нас дает себе труд понять свою натуру, тем более — темную сторону своей натуры?

Офицеры не перебили ее ни разу. Ей показалось, что их внимание было каким-то особенным. Так ясновидящий по фотографии, какой-нибудь личной вещице или прикосновением к клиенту, как к ретранслятору, определяет местонахождение пропавшего человека.

— У него была другая семья? — спросил полковник.

— Нет, — решительно сказала она, уловила в его взгляде сомнение, и уже мягче добавила: — Я бы знала.

— А какие-нибудь связи?

— Сомневаюсь… — По глазам офицеров она поняла, что от нее ждут более аргументированного ответа, и объяснила: — Конечно, он далеко не стар и очень крепок. И привлекателен для девушек, которые хотели бы такой связью, тем более — замужеством — стимулировать свою судьбу… Кстати, я не помню, чтоб он когда-нибудь болел. Однажды при мне отец сказал: для доктора болеть — значит расписаться в своем непрофессионализме… Наверное, у него что-нибудь бывало. Но увлечься всерьез — нет. Не такой он человек.

— Вы хотите сказать, что его единственная страсть — медицина?

— Нет-нет, при чем тут медицина. Она для него только инструмент, как топор для плотника. С тем же успехом он мог бы заниматься чем-нибудь другим.

Она замолчала. По лицу ее было видно, что она вдруг оказалась где-то далеко.

— Вы пытались объяснить, отчего ваш отец трудно сходился с людьми, — деликатно напомнил полковник. Она словно очнулась.

— Да-да, спасибо… Это так трудно выразить точно… В детстве я этого не чувствовала, с детьми он другой. Но когда выросла — ощутила, что он от меня отдаляется, что я теряю его.

— Он перестал вас любить?

— Ну что вы! Может быть так: я поняла, что он живет в каком-то ином, своем собственном мире. И с нами выходит на контакт только потому, что таковы правила игры.

— Раздвоение личности? — спросил майор.

— Вовсе нет. Это называется одиночеством.

— Вы только сейчас это поняли? — спросил полковник.

— Секунду назад. Я всегда воспринимала его сердцем, но вы вынудили меня препарировать это чувство. Теперь я буду любить его еще больше.

— Нет, — сказал полковник, но не стал ничего объяснять. — Вы пока пейте чай, а я покопаюсь в компьютере. Глядишь — что-нибудь и всплывет. Хотя сомневаюсь. Не тот случай… Так вы сказали, в последний раз его видели в пятницу? — Она кивнула. — Сегодня вторник… Что ж, начнем с больниц.

Он не скрывал, что совершенно не верит в этот вариант. И в самом деле: кто-кто — а уж медики должны были его признать и поднять трезвон. Еще бы, лучшего повода, чтобы попасть на экраны центральных каналов TV, не затратив на это ни малейших усилий, трудно придумать. Не нужно годами разрабатывать уникальную операцию, потом пробивать на нее «добро», потом собираться с духом и сжечь год жизни за эти несколько часов, — ничего не нужно. Вообще ничего! Достаточно заявить на весь мир: у нас Н, мы его спасаем, мы это сможем… Пусть специалисты посмеются, зато у публики какая реклама!

Предчувствие не обмануло: поиск на сайтах скорой помощи и больниц ничего не дал. «Теперь заглянем к нашим коллегам, — сказал полковник. — Я убежден, что и это — пустой номер, но я обязан исполнить определенный ритуал поиска.»

Он оказался прав. «Теперь морги, — сказал полковник. — К ним каждый день свозят множество неопознанных клиентов.» — «Я посмотрю вместе с вами.» — Она встала, но полковник остановил ее мягким жестом: «Пейте чай. Я хорошо знаю лицо вашего отца.» Она с облегчением опустилась на стул.

На этот раз поиск затянулся. Полковник не спешил, подолгу разглядывал некоторые кадры, наконец с явным облегчением повернулся к столу и взял свой холодный чай.

— Ничего. Но из этого «ничего» мы можем уверенно сделать самый приятный для нас вывод: ваш отец жив. За сто процентов не могу поручиться, но девяносто девять — наверняка наши.

— И что же дальше?

— Будем искать. Я отдам это дело толковому детективу. Не сомневайтесь: если есть хоть малейшая зацепка — мы найдем вашего отца. Не иголка… Если откровенно — я убежден, что искать его долго не придется. — Он увидел, как удивленно поднялись ее тонкие, мастерски подрисованные брови, и с улыбкой сказал: — Вероятнее всего — сам объявится. Или похитители позвонят. Вариантов много.

— Да кому придет в голову его похищать?! — изумилась она.

— Умельцев много, — сказал полковник, и поскольку ее изумление не прошло — добавил: — Вы можете представить, сколько миллионов могут запросить за вашего отца? — Потом взглянул на майора. — Ты не возьмешься за это дело? — Майор кивнул. — Вот и славно. На сегодня остальные дела отставь. До вечера далеко, осмотреться успеешь. Мне бы хотелось поскорее узнать, что ты обо всем этом думаешь.