Храбрые славны вовеки! - [17]

Слуга царю, отец солдатам…

Да, жаль его: сражен булатом,

Он спит в земле сырой.

И молвил он, сверкнув очами:

«Ребята! не Москва ль за нами?

Умремте ж под Москвой,

Как наши братья умирали!»

И умереть мы обещали,

И клятву верности сдержали

Мы в Бородинский бой.

Ну ж был денек! Сквозь дым летучий

Французы двинулись как тучи,

И всё на наш редут.

Уланы с пестрыми значками,

Драгуны с конскими хвостами,

Все промелькнули перед нами,

Все побывали тут.

Вам не видать таких сражений!..

Носились знамена́, как тени,

В дыму огонь блестел,

Звучал булат, картечь визжала,

Рука бойцов колоть устала,

И ядрам пролетать мешала

Гора кровавых тел.

Изведал враг в тот день немало,

Что значит русский бой удалый,

Наш рукопашный бой!..

Земля тряслась — как наши груди;

Смешались в кучу кони, люди,

И залпы тысячи орудий

Слились в протяжный вой…

Вот смерклось. Были все готовы

Заутра бой затеять новый

И до конца стоять…

Вот затрещали барабаны —

И отступили бусурманы.

Тогда считать мы стали раны,

Товарищей считать.

Да, были люди в наше время,

Могучее, лихое племя:

Богатыри — не вы.

Плохая им досталась доля:

Немногие вернулись с поля.

Когда б на то не Божья воля,

Не отдали б Москвы!

Родина

Люблю Отчизну я, но странною любовью!

Не победит ее рассудок мой.

Ни слава, купленная кровью,

Ни полный гордого доверия покой,

Ни темной старины заветные преданья

Не шевелят во мне отрадного мечтанья.

Но я люблю — за что, не знаю сам, —

Ее степей холодное молчанье,

Ее лесов безбрежных колыханье,

Разливы рек ее, подобные морям;

Проселочным путем люблю скакать в телеге

И, взором медленным пронзая ночи тень,

Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,

Дрожащие огни печальных деревень;

Люблю дымок спаленной жнивы,

В степи ночующий обоз,

И на холме средь желтой нивы

Чету белеющих берез.

С отрадой, многим незнакомой,

Я вижу полное гумно,

Избу, покрытую соломой,

С резными ставнями окно;

И в праздник, вечером росистым,

Смотреть до полночи готов

На пляску с топаньем и свистом

Под говор пьяных мужичков.

Владимир Григорьевич Бенедиктов (1807–1873)

Бивак

Темно. Ни звездочки на черном неба своде.

Под проливным дождем на длинном переходе

Промокнув до костей, до сердца, до души,

Пришли на место мы — и мигом шалаши

Восстали, выросли. Ну, слава богу, дома!

И — роскошь! — вносится в отрадный мой шалаш

Сухая, свежая, упругая солома.

А чайник что? — Кипит. О, чай — спаситель наш!

Он тут. Идет денщик — служитель ратных станов.

И слаще музыки приветный звон стаканов

Вдали уж слышится; и чайная струя

Спешит стаканов ряд наполнить до края́.

Садишься и берешь — и с сладострастной дрожью

Пьешь не́ктар, радость пьешь, глотаешь милость Божью…

Нет, житель городской, как хочешь величай

Напиток жалкий свой, а только он — не чай!

Нет, люди мирные, — когда вы не живали

Бивачной жизнию, — вы чаю не пивали.

Глядишь: всё движется, волнуется, кипит;

Огни разведены — и что за чудный вид!

Такого и во сне вы, верно, не видали:

На грунте сумрачном необозримой дали

Фигуры воинов, как тени, то черны,

То алым пламенем красно освещены,

Картинно видятся в различных положеньях,

Кругами, группами, в раскидистых движеньях,

Облиты заревом, под искрами огней,

Со всею прелестью голов их поседелых,

Мохнатых их усов, нависших их бровей,

И глаз сверкающих, и лиц перегорелых.

Забавник шут острит — и красное словцо

И добрый, звонкий смех готовы налицо.

Кругом и крик, и шум, и общий слитный говор

Пред нами вновь денщик, — теперь уж он как повар

Явился; ужин наш готов уже совсем.

Спасибо, мой Ватель! Спасибо, мой Карем!

Прекрасно! — И, дели́м живой артелью братской,

Как вкусен без приправ простой кусок солдатский!

Поели — на́ лоб крест — и на солому бух!

И уж герой храпит во весь геройский дух.

О, богатырский сон! Едва ль он перервется,

Хоть гром из тучи грянь, обрушься неба твердь.

Великолепный сон! Он глубже, мне сдается,

Чем тот, которому дано названье: смерть.

Там спишь, а душу всё подталкивает совесть,

А над ухом ее нашептывает повесть

Минувших дней твоих — а тут… но барабан

Вдруг грянул — и восстал, воспрянул ратный стан.

Николай Алексеевич Некрасов (1821–1878)

14 июня 1854 года

Великих зрелищ, мировых суде́б

Поставлены мы зрителями ныне;

Исконные, кровавые враги,

Соединясь, идут против России;

Пожар войны полмира обхватил,

И заревом зловещим осветились

Деяния держав миролюбивых…

Обращены в позорище вражды

Моря и суша… Медленно и глухо

К нам двинулись громады кораблей,

Хвастливо предрекая нашу гибель,

И наконец приблизились — стоят

Пред укрепленной русскою твердыней…

И ныне в урне роковой лежат

Два жребия… и наступает время,

Когда решитель мира и войны

Исторгнет их всесильною рукой

И свету потрясенному покажет.

………………………….

………………………….

Внимая ужасам войны…

Внимая ужасам войны,

При каждой новой жертве боя

Мне жаль не друга, не жены,

Мне жаль не самого героя…

Увы! утешится жена,

И друга лучший друг забудет;

Но где-то есть душа одна —

Она до гроба помнить будет!

Средь лицемерных наших дел

И всякой пошлости и прозы

Одни я в мире подсмотрел

Святые, искренние слезы —

То слезы бедных матерей!

Им не забыть своих детей,

Погибших на кровавой ниве,

Как не поднять плакучей иве

Своих поникнувших ветвей…

Афанасий Афанасьевич Фет (1820–1892)

Севастопольское братское кладбище

Какой тут дышит мир! Какая славы тризна