Храбрые сердца однополчан - [19]

— Кто будешь?

— Командир стрелкового батальона капитан Третьяк.

— А в боевом построении, когда наступать пойдем?

— Командир передового отряда.

Посмотрел испытующе мне в лицо, ничего больше не сказал командарм. Остановил первого попавшегося на глаза солдата. Взял у адъютанта ракетницу — бух в воздух. Зеленая ракета, описав дугу, с шипением падала на землю.

— Какой сигнал?

Солдат не смог ответить.

— Плохо, капитан Третьяк! — бросил генерал через плечо. — Не подготовили людей! — И удалился.

Только-только назначили меня командиром стрелкового батальона, и вот сразу выговор при встрече с высоким начальством. Досадно стало, да что поделаешь — генерал прав.

Никто бы не принял во внимание мои доводы, что с людьми, дескать, проведена большая работа перед наступлением. Да я бы и не стал оправдываться. Запнулся при ответе солдат, хотя бы и один, значит, плохо. А если он в решительную минуту вот так же спасует в действиях?

Мне пришлось видеть на КП дивизии Маршала Советского Союза Г.К.Жукова, слышать его строгий, немногословный разговор с несколькими офицерами, довелось встречаться на переднем крае с И.С.Коневым, А.И.Еременко, другими военачальниками. Все они денно и нощно занимались трудным делом войны, отдавая ему силы, знания, опыт, и если кому из нас, младших офицеров, иногда влетало под горячую руку, то никто не обижался. Если, скажем, комбат в ответе за свое подразделение, которое в атаке должно взять вон ту высотку, то человек с маршальскими погонами на плечах отвечает за судьбу страны и народа.

Выполняя ту или иную поставленную перед батальоном задачу, я всякий раз интересовался и по возможности что-то узнавал о замыслах и действиях более широкого плана. По-моему, и другие наши командиры были склонны к тому же — я видел, с каким пристрастием «допрашивали» они офицеров вышестоящего штаба при случайных встречах. Не простое любопытство, а именно чувство ответственности за порученное дело проявлялось в их вопросах. В самом деле: что за комбат тот, кто, выполняя свою боевую задачу «отсюда — досюда», больше ничем не интересуется? До нас, командиров подразделений, конечно, доводили обстановку и задачи «в части, касающейся…», а хотелось знать побольше, порассуждать в товарищеском кругу о замыслах и событиях крупных масштабов.

Когда наша дивизия наступала в направлении Вязьмы, мы, ротные и батальонные командиры, понимали, что бои идут не только за освобождение очередного советского города, а решается одновременно и перспективная задача. Надо было сорвать планомерный отход немецких войск на образовавшемся тогда ржевско-вяземском выступе, не дать им выровнять линию фронта. А они стремились ее выровнять. Гитлеровцы опасались разных «выступов» и «прогибов», зная, что в таких местах зарождаются, назревают удары советских войск.

Я уже замечал вскользь по ходу записок, и мне еще раз хочется повторить, что гитлеровские вояки были сильны и стойки, когда все шло по уставным канонам. Они любили, чтобы участок фронта был похож на производственный конвейер, чтобы страшная машина войны работала в размеренном ритме. Как только намечалось отклонение от этого, вклинивалось что-то новое — немцы сейчас же слабели, сдавали позиции.

На ржевско-вяземском направлении гитлеровские генералы старались оттянуть свои соединения с местности, полуостровом выдвинутой на территорию, занятую нашими войсками. Этого нельзя было допустить, во всяком случае, планомерного, организованного отхода, когда бы фашисты убрались с «полуострова» подобру-поздорову.

Ржевско-вяземский плацдарм представлял собой наиболее выдвинутый к нашей столице участок фронта, на котором противнику ценой больших усилий и жертв удалось задержаться после разгрома гитлеровцев под Москвой. Удержанию этого плацдарма немецко-фашистское командование придавало особое значение, и в течение всего 1942 года на нем действовало примерно две трети сил группы армий «Центр».

Так вот, когда немцы, почувствовав ненадежность и шаткость плацдарма, начали оттягиваться, мы стали всячески препятствовать этой классической схеме военных действий противника. Полки нашей дивизии вместе с другими частями совершали ночные марши, внезапно выдвигаясь к важнейшим коммуникациям врага, перерезая дороги, оседлывая перекрестки. Очагами вспыхивали и гасли бои в разных местах. Подобная тактика пришлась гитлеровским генералам не по вкусу, они торопливо отводили войска с выступа, стараясь по возможности сохранить их в целости.

Отходя, фашисты минировали все, что только могли и как только умели. Свои «адские машинки» они ставили с большой изобретательностью, некоторые мины, заложенные в глубинах городских подвалов и трубопроводов, были рассчитаны на неизвлекаемость.

Освобожденная советскими войсками Вязьма еще долго не могла зажить мирной жизнью и спокойно вздохнуть. Развалины города были нашпигованы множеством коварных минных устройств. Наши саперы самоотверженно трудились, ежечасно совершая подвиги в своей опасной работе, и все же то там, то тут раздавался в городе взрыв минного заряда, который не удалось обезвредить. Даже через месяц после освобождения прогремело несколько взрывов, повлекших за собой разрушения и человеческие жертвы.