Храбрые сердца однополчан - [12]

— А ты, Николай Семенович, как до сего времени в тылу задержался? — спросил один из солдат. — Или бронь имел?

— Имел, — вскользь бросил Чугунов. Затем пояснил: — У нас на заводе многие ее имели, которые по шестому разряду работали.

— Ну а потом что же?

— Что да что…

— Объясни людям толком: почему бронь сняли, ежели у тебя шестой разряд? Как очутился в «тутошней энской части»?

Последние слова, перенятые у самого Чугунова, вызвали смех.

Когда опять посерьезнели лица, Чугунов стал рассказывать:

— Работали мы, значит, и с завода нас никуда не выпускали. Бронь. Ну а нам так думалось: все мужики на фронте воюют, почему мы должны отсиживаться в тылу? Лично я выучил свою женку слесарить. Присвоили ей разряд (не шестой, конечно, пониже), и встала она в сборочном цеху на мое место. Так мы дома и договорились: она, Аня, становится вместо меня — я прошусь на фронт. Ребят у нас двое, оба в детсадике при заводе. По моему примеру и другие наши рабочие обучили жен разным специальностям. После чего пошли мы, человек двадцать, прямо к директору. Отпускай, говорим, на фронт, замену на рабочих местах мы себе подготовили. Он — ни в какую, а мы — на своем! Полдня мы с ним ругались, а потом еще в завкоме, и вышло по-нашему.

Чугунов достал кисет, собираясь свернуть цигарку. Его угостили папиросой. Он быстро закурил и продолжал свой рассказ, видя, что он интересует многих: вокруг собралась уже порядочная толпа армейского люда.

— Прослышали о нашем деле на других заводах, пошли по такому же пути: мужики обучали и ставили жен к станкам, а их самих, мужиков, отпускали на фронт. С детишками трудно было: куда их всех девать — никаких садов и яслей не хватит. Тогда додумались собирать малышей нескольких семей в один дом — в такой, где хозяйка-старуха на производстве уже не работает, да и дед — дома. И картина такая, значит, получается: в одних квартирах совсем пусто, потому как мужик на фронте, а жена сутками на заводе, в других же — шум и гам, ведь по десятку-полтора детишек собиралось. У нас на заводе большой рабочий поселок, так он сделался похожим на единый лагерь. Не то что до войны, бывало, каждая семья сама по себе, а все семейства, весь поселок одним порядком. Вот как у нас тут в полку — все по команде да по приказу, — так и там. Тут вон артиллерийская канонада гремит не переставая, а там, как сейчас вижу и слышу: завод наш железом лязгает, огнем пышет — день и ночь, день и ночь…

Во время войны мне не привелось бывать в тылу (все время на фронте), но рассказ Николая Чугунова вызвал в воображении живую картину того, как и на Урале, и в Сибири, и в Средней Азии, и в других краях необъятной земли тыл страны живет и трудится единым лагерем. Живет в лишениях и нехватках, трудится без устали.

Могли ли уяснить себе все это иностранцы, побывав на одном из участков фронта?

Болдуин впоследствии написал несколько статей в своих газетах, рассказав довольно объективно о встречах и беседах на фронте.

Наверное, иностранные журналисты увезли с собой твердое убеждение, что русские воюют стойко и храбро, хорошо знают противника, готовятся к решительным наступательным боям. Да что из того? Когда солдаты говорили разочарованно: «Мы думали, они приехали открывать второй фронт…», мне было трудно вразумительно ответить на этот «наболевший вопрос». Как подчиненным, так и самому себе.

Зимой 1942/43 года, закованной лютыми морозами и пронизанной свирепыми ветрами, наших людей согревали добрые вести о славной победе советских войск в Сталинградской битве. Когда сражение развивалось, охватывая огромные расстояния и контингенты войск, в землянки и блиндажи связистов набивалось народу битком. У связистов кроме штатных радиосредств были еще и свои — довольно мощные приемники, собранные из узлов и деталей трофейной техники. Во время ожидаемых и желанных всеми передач «В последний час» самодельные приемники гремели голосами московских дикторов так звучно, что, наверное, противнику было слышно. Радисты посмеивались: пусть, дескать, фрицы тоже слушают, как бьют их армию под Сталинградом!

Сводки Совинформбюро и передачи «В последний час» тут же, у радиоприемников, конспективно записывались, и потом агитаторы, как глашатаи добрых вестей, несли их в окопы, на огневые позиции переднего края. Радостно звучали повсюду голоса агитаторов:

— За шесть недель Красная Армия уничтожила одиннадцать и разгромила шестнадцать вражеских дивизий!

— Освобождены тысяча шестьсот населенных пунктов!

— Завершена ликвидация окруженной группировки! В плен взяты сто тысяч немцев, среди них двадцать четыре генерала во главе с фельдмаршалом Паулюсом!!!

Тогда начавшийся 1943 год еще не получил своего названия «год коренного перелома», оно, как известно, утвердилось за ним после издания приказа И.В.Сталина, подводившего итоги наступательной операции в междуречье Волги и Дона. Но люди понимали, что под Сталинградом произошли великие, поворотные события. И хотя сражения все еще бушевали в глубине нашей страны, люди с уверенностью говорили, что отныне война пойдет на запад.

К нам в полк прибыли двое сталинградцев — майор и капитан. Оба недолго лечились в госпитале после ранений, а потом получили назначение сюда. Сразу же по прибытии они сделались дорогими гостями в каждой землянке, у каждого вечернего костра. Наши гвардейцы, обстрелянные и опаленные во многих боях, конечно, знали, какова она, война, но с огромным интересом слушали рассказы новых своих однополчан, участвовавших в боях под Сталинградом. На лицах слушателей, этих бывалых фронтовиков, застывало выражение почти детской любознательности, когда начинал рассказ один из сталинградцев.