Хозяйка розового замка - [199]

Известие об Абукире подорвало моральный дух французской армии. Разочарование усиливалось. Уж слишком непохож был Египет на волшебный мир красот и чудес, которые рисовало воображение на пути из Тулона в Александрию. Для солдат, привыкших грабить богатую плодородную Италию, то был разительный контраст. Бесплодные, выжженные солнцем пустыни, раскаленный песок, нищета, постоянно мучающая жажда и испепеляющий зной — вот что нашли победители Италии в Египте. Пораженческие настроения множились не только среди солдат, но и среди офицеров.

Тем временем султан двинул войска в Сирию, и Бонапарту не оставалось ничего другого, кроме как идти ему навстречу.

В Италии тоже было неспокойно. Едва Бонапарт покинул завоеванные области, там началось брожение. Новоиспеченные республики и остальные перетасованные генералом провинции глухо волновались. Население было обобрано. Вся Италия только и ждала, как свергнуть господство французов. Некоторые города приходилось усмирять снова и снова. На них обрушивались кары и тяжелейшие контрибуции.

Недовольство и ожесточение против французов росло не только в Италии. Со времени начала революции Франция внушала враждебные чувства и Англии, и Австрии, и Пруссии, и России. Пожалуй, не было страны, которой было бы по вкусу то, что творится во Франции. Революция, террор, беспорядки да еще постоянная завоевательная политика возмутили против себя всю Европу. Это выливалось порой в убийства французских уполномоченных, как это было, например, во время Раштаттского конгресса. В Вене толпа, разъяренная слишком открыто проявляемым якобинизмом французского посла Бернадотта (он посмел вывесить трехцветный республиканский флаг), ворвалась в посольство, сорвала знамя и чуть не убила его самого. Франция требовала чрезвычайного удовлетворения. Австрия совершенно не расположена была давать его.

Было очевидно, что вскорости будет составлена новая, уже третья коалиция европейских держав против республиканской Франции. Это означало бы новый виток войны, длившейся уже шесть лет, и новые многочисленные жертвы.

5

В начале второй недели сентября, как-то вечером, возвращаясь с фермы, я увидела, что Люк уводит под уздцы двух незнакомых мне лошадей.

— Эй! — окликнула я конюха. — Кто-то приехал?

— Да, госпожа герцогиня.

— Кто же?

— Господин Кадудаль и господин граф де Буагарди.

Графа я не знала, но вот имя Кадудаля заставило мое сердце забиться сильнее. Испуг подкатил к горлу. Я поспешно сунула корзину в руки служанке и устремилась в дом. Я была уверена, что они заперлись и обсуждают что-то безумное. Возмущение мое достигло предела. Да как он может… после того, как я выхлопотала ему прощение… Черт возьми, я совершенно не намерена допустить, чтобы весь этот ужас пошел по второму кругу!

Мои предположения были не совсем точны, ибо, едва войдя, я прямо в вестибюле столкнулась со всеми тремя заговорщиками. Помимо Александра и Кадудаля, которого я знала, здесь был человек лет тридцати со смуглым аристократическим лицом. На нем был серый бархатный камзол с серебряными пуговицами и изображением пламенеющего сердца на груди. Его темные блестящие волосы были тщательно причесаны, на богатом кружевном жабо сверкал бриллиант, второй украшал холеную узкую руку, лежавшую на эфесе шпаги.

Александр произнес:

— Мадам, позвольте представить вам: граф де Буагарди, один из моих новых друзей.

Я сурово поглядела на «нового друга», не произнося даже полагающихся в таких случаях слов «очень приятно» или тому подобного. Наступило неловкое молчание. Я выдерживала паузу так долго, чтобы оба гостя поняли, насколько мне неприятен их приезд. Александр, желая сгладить впечатление, произнес:

— Дорогая, позаботьтесь о кофе, вине и сигарах для нас. Нам предстоит обсудить одно очень важное дело. И распорядитесь приготовить комнату для господина де Буагарди — он останется у нас на некоторое время.

Я сухо сказала:

— Хорошо. Полагаю, господа не посчитают меня невежливой, если я попрошу на несколько минут оставить меня наедине с мужем.

— Да, господа, — сказал герцог. — Прошу вас в кабинет. Очень скоро я присоединюсь к вам.

Кадудаль и Буагарди удалились. Мы с Александром посмотрели друг на друга, и наши взгляды скрестились, выражаясь фигурально, как мечи.

— Что же это все значит? — спросила я наконец.

— Это значит только то, что вы вели себя как прачка.

— Смело сказано, сударь. Как же ведете себя вы, когда намереваетесь снова пожертвовать не только своим счастьем, но и счастьем своей семьи? У вас жена и сын, не забывайте об этом!

— На основании чего вы делаете такие выводы о моих намерениях?

— На основании опыта. Я знаю, зачем приехали эти люди. А Кадудаль — он уж наверняка намерен послать вас в самое пекло!

— Я служу королю.

— Вы служите ему до такой степени, что забываете о том, что совсем недавно вас амнистировали.

— Амнистия, мадам, — это лишь средство, которое дало мне возможность вернуться на родину и продолжать борьбу. Неужели вы так плохо знаете меня, что думаете, будто амнистия меня переродила?

— Увы, я знаю вас слишком хорошо, чтобы не ждать такого счастья. Послушайте, Александр… — В голосе у меня звучало отчаяние, я едва удерживалась от слез. — Подумайте хоть раз, чем вы рискуете! Вы совершите преступление против Республики, и вас снова объявят вне закона. И тогда уж вас никто не амнистирует! Вы принуждены будете оставить свою семью на долгие-долгие годы! Я не выдержу этого! Подумайте, значим ли мы для вас что-то — я и Филипп? Подумайте, прежде чем совершать новые сумасбродства!