Хозяин Зоны - [122]

В последний вечер они долго сидели у Малошинских, потому что в избушке на курьих ножках всем разместиться было просто негде. Пришла Дуся с сыном. Маруся собрала все деньги, что были на хозяйстве, тщательно распределила их и выкроила несколько рублей на бутылку самогонки. Малошинский тоже выставил бутылку бурячихи, мутно-желтой и крепкой, как спирт. Веселья никакого не получилось, да и отчего веселиться? Ехали вроде как к себе домой, а на самом деле снова в неизвестность. В том, что дом не пустует, Наталья не сомневалась, и как они будут снова вселяться, даже не представляла, однако в одном была уверена: за свое гнездо будет бороться до смерти!

Но о том, что произошло на родном подворье, она даже помыслить не могла. Когда после двухдневной дороги, езды в переполненных общих вагонах, мучительных пересадок и стояния в очередях они наконец вечером зашли в свой двор, на крыльцо вышел тот самый… Наталья не знала его воинского звания, но это был тот самый энкавэдист, который проводил у них обыск. Первой его узнала Маруся, и то только потому, что запомнила, как он, посмотрев на нее, швырнул библиотечную книгу «Война и мир».

— Мама, это же тот!!! Тот, который папу увел!!! — крикнула дочь и, как разъяренная кошка, прыгнула к Гребенкину, норовя вцепиться ему в лицо.

Сержант легко отмахнулся от девушки и правой рукой выхватил пистолет.

— Вы кто такие? Сумасшедшие?

Наталья опустила на землю узлы с одеждой и, освободившись от ноши, демонстративно потянулась.

— Это ты кто такой? — выйдя вперед, спросила она. — Я — хозяйка этого дома, Наталья Тысевич! — с гордостью произнесла она свою фамилию, наверное, впервые за все эти полтора ужасных года.

Маруся оторопело смотрела на мать, такой она ее вообще никогда не видела: спокойная, уверенная в себе, властная, словно ей был подчинен весь этот проклятый НКВД, в том числе и прыщавый сержант…

— Пошел вон из моего дома! — Наталья отодвинула Гребенкина, как будто тот был посторонним предметом, и прошла в дом.

Сержант остолбенел от неожиданности. Чего-чего, а возвращения прежних хозяев, да еще таких наглых, он никак не ожидал. Наконец, придя в себя, Гребенкин заорал:

— Вот сука!.. — Он метнулся за Натальей, но уже опоздал. В доме раздался сначала вопль, потом визг, звук бьющейся посуды, грохот падающей мебели и яростные крики.

— Это мама сука?! — закричала Маруся и тоже поспешила в дом.

Молоденькая жена сержанта никак не могла взять в толк, почему к ним в дом ворвались две злобные фурии и начали крошить все подряд, бить посуду и переворачивать мебель. Пока Венька пытался унять разбушевавшуюся Наталью, за дело взялась Маруся, а вслед за старшей сестрой и младшая Надя, подхваченная общей жаждой разрушения. Из распоротых подушек полетели перья, в кухне собралась лужа из пролитого Надей ведра, в которой плавали остатки борща из сшибленной с печки кастрюли. Рассвирепевших женщин Венька смог унять, только пальнув из пистолета в потолок. На головы посыпалась побелка, а в потолке образовалась небольшая дырка.

— Тихо, я сказал! Постреляю, как куропаток! Еще раз спрашиваю, кто такие?

Наталья, которая видела в Гребенкине источник всех своих бедствий, не сводила с него гневного взгляда, словно хотела прожечь его насквозь.

— Не помнишь, значит? Ты кого тут арестовывал в апреле прошлого года? А?

— А «Войну и мир» помнишь? — добавила Маруся.

— Какую войну и мир? — не понял Гребенкин.

— Толстую, из библиотеки! Это наш дом!

— Наш! — подтвердила звонким голосом Наденька.

— Эй… Эй, — наконец поняла, в чем дело, жена сержанта, — вы жили в этом доме? Так мы тут ни при чем! Нам его государство дало! Он теперь не ваш, а государственный, а государство дало его нам.

— Может, его государство строило? Бревна таскало, надрывая пуп?

Видя, как у Натальи снова засверкали глаза, Венька просто сдрейфил, подумав, что только скандала ему и не хватало. В последние месяцы в НКВД многих арестовали за нарушение соцзаконности. Как раньше пропадали простые граждане, так нынче пропадали сотрудники НКВД, поэтому он решил не скандалить. Примирительно выставив вперед руки, Венька произнес:

— Хорошо, хорошо, конечно, дом строили вы, но мы ведь тоже не виноваты, что его выделили именно нам? Сегодня переночуем вместе, а завтра что-нибудь придумаем. Пойду к начальнику, попрошу дать другое жилье.

— Вень, зачем нам другое? Пусть выметаются отсюда, это наш дом!

— Помолчи, Катька… Коль не соображаешь, так мужа слушай…

Ночью произошло то, о чем Надежда и Маруся до сих пор вспоминали с содроганием. Тихо разбудив обеих дочек, Наталья вывела их из дома, облила двери керосином и подперла палкой. Первой пришла в себя Маруся.

— Мам, ты что?! — звенящим шепотом спросила она.

— Сожгу гада… — прошипела Наталья, нервно обшаривая карманы в поисках коробка спичек.

— Да ты что? Это же смертоубийство! А жить где будем?

Кое-как уговорив мать, Маруся поставила на место керосинку и утащила Наталью обратно в спальню. Утром Гребенкин вышел на крыльцо и, потянув носом, спросил:

— Как будто керосином пованивает?

— Это я ночью до ветру ходила, нечаянно керосинку опрокинула, — угрюмо произнесла Маруся.