Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь - [11]

Рейн бродил по лесным дорогам, изборожденным такими глубокими колеями, что колеса уходили в них по самую ступицу, но он не замечал их, а видел перед собой гладкую, белеющую среди деревьев дорогу, по которой телега катится с легким хрустом, точно по яичной скорлупе.

В воображаемом Кырбоя хороша не только дорога, ведущая через деревню к шоссе, по которому можно проехать в церковь и в город, — гладкой и широкой стала и та глухая лесная тропа, что ведет в Мядасоо, Метстоа и Пыргупыхья; дальше можно пройти только пешком, от островка к островку, через болота и трясины, через канавы и ручей, пока снова не выйдешь на изрытую колеями проселочную дорогу, по которой иди хоть на край света. Правда, Рейн не ходил по этой дороге дальше Пыргупыхья, но многие ходили и рассказывают, что эта лесная дорога не имеет конца, она бежит все вперед и вперед, до новых полей и тучных нив, минует их и опять мчится вперед, пока не встретятся новые леса, новые болота и топи.

Такие удивительные дороги проложены в воображаемом Кырбоя; о них-то и думает Рейн, сидя вечером в канун яанова дня на пороге дома и поджидая свою единственную дочь. Работники ушли в луга, сгребать и свозить в сарай первое душистое сено. Крыша сарая плохо защищает от дождя, хотя истлевшая солома и прикрыта кусками еловой коры; но Рейна это не тревожит, ведь в его Кырбоя царит полный порядок, его Кырбоя точно колокольчик, — его звон Рейн и слушает сейчас, сидя на пороге своего дома и поджидая дочь.

5

Грохот повозки, донесшийся из леса, вывел Рейна из задумчивости.

«До кривой сосны доехали», — сказал он себе; это старое полузасохшее дерево росло там, где большак сворачивает вправо, к деревне и шоссе, тогда как другая дорога, поуже, тянется мимо ворот Катку до Мядасоо, Метстоа и Пыргупыхья.

Да, конечно, грохот повозки доносится от этой кривой сосны — ее толстые корни так заплели тут дорогу, что стук телеги переходит в настоящий грохот. Значит, еще каких-нибудь четверть версты — и они подъедут к воротам Кырбоя, завернут сюда, если, конечно, это та повозка, та лошадь, те люди.

Никогда еще Рейн не ждал дочь с таким нетерпением, даже в тот день, когда она впервые после многих лет разлуки приехала в родную усадьбу, под родительский кров. Сегодняшний приезд дочери внесет большой перелом в жизнь Рейна. Этот перелом будет не менее значительным и ощутимым, чем тот, первый, когда Рейн по настоянию брата отказался от должности учителя и поселился в Кырбоя на правах хозяина. Этот, второй перелом станет для него событием более значительным и ощутимым, чем смерть брата, оставившего ему в наследство Кырбоя. Ведь тогда Рейн еще не так сжился с Кырбоя и со всем этим лесным краем, как теперь, когда ему предстоит отойти от дел.

Поджидая сегодня дочь, Рейн особенно волновался еще и потому, что не знал, как она ответит на его предложение, — согласится ли навсегда остаться в Кырбоя и на каких условиях. Рейн ничего не знал о намерениях дочери, ведь она так и не ответила на его письмо, только известила о приезде — мол, приеду тогда-то и тогда-то, с таким-то поездом, прошу прислать за мной лошадь. Это лаконичное письмо еще раз показало Рейну, насколько права была Мадли, когда утверждала, что у Анны словно бы чужая кровь.

Но отец не мог даже упрекать дочь за ее равнодушие к его предложению и к самому Кырбоя; ведь чем было Кырбоя для Анны? Разве она родилась здесь или выросла? Нет! Родилась Анна за несколько десятков верст отсюда, в школьном доме, стоявшем между тремя большими деревнями, и в Кырбоя приехала уже большой девочкой. Если бы она хоть потом жила здесь постоянно, а то ведь и этого не было. Анна училась в городе и проводила в отцовской усадьбе только летние месяцы, а окончив школу, она, как и многие ее подруги, покинула родные края, надеясь в столице найти свою судьбу и счастье.

— Ну, что ты теперь скажешь? — спросил Рейн, когда они остались с дочерью вдвоем. — Что ответишь на мое письмо?

— На твое письмо трудно ответить, папа, — проговорила Анна. — Мне бы очень хотелось знать, что ты станешь делать, если я ничего не отвечу на твое письмо, если я покину Кырбоя?

— Тогда мне придется его продать или сдать в аренду, — ответил отец. — Нам с Мадли тут одним не управиться. Кырбоя не бобыльский дворишко, не лесной хуторок, оно, как тебе известно, было когда-то подмызком. Мызой считал его и Оскар — и когда покупал, и когда строил здесь всякие планы. Будь Оскар жив, все, конечно, сложилось бы иначе, из меня же хозяин не получился, а теперь и подавно не получится. И вообще это было большим несчастьем, что человеку моего возраста пришлось взвалить на себя такую обузу, как Кырбоя. Если у меня не будет преемника, здесь все пойдет прахом. Кырбоя попадет в чужие руки, если ты его бросишь, так и знай.

— Я все понимаю, — ответила Анна, — только я надеялась, что ты повременишь с этим еще год-другой. Я и сама толком не знаю, на что мне эти два года. Жаль как-то хоронить себя в этой глуши. Настолько-то у меня ума хватает, чтобы предвидеть, — как только я здесь поселюсь, Кырбоя поглотит меня, обязательно поглотит, да так оно и должно быть, иначе мне незачем сюда и приезжать.